Вообще-то, звали мужчину Григорием Михайловичем Василевским. Но за невероятные способности выдавать оглушительный рев прозвали Громом. Всякий, кто хоть раз попадал под это его направленное звуковое воздействие, мог подтвердить правдивость прозвища.

— О своем поведении, конечно же, Григорий Михайлович. — ответил я, переключаясь с внутреннего диалога на текущий, в реальности.

Что еще я мог сказать? С Громом лучше не спорить, если уши дороги. И неважно — мещанин ты или представитель дворянского сословия. В школе, в вопросах дисциплины, как он говорил, для него все были равны. Некоторые, правда, поровнее других, но в целом не врал. Детей по-настоящему влиятельных сановников в нашем учебном заведении, перед чьим авторитетом этот цербер мог бы склониться, попросту не было.

— Это правильно, — хмыкнул он. — Только думать об этом нужно было до того, как бить своего одноклассника.

Сам Алалыкин на разборе полетов отсутствовал. По причине нахождения в медицинском кабинете. Хорошо поставленные удары по промежности и челюсти требовали внимания специалиста.

— Была задета моя дворянская честь, — холодно ответил я. — Вы бы предпочли, чтобы мы с ним решили этот вопрос на дуэли? Ко всему прочему, нарушив закон?

Это меня дед еще научил так выкручиваться. Знал, что школа, в которую он меня отправляет, так себе, вот и выдал некоторые напутствия. Например, бить первым, хотя это я и без него прекрасно знал. И давить на оскорбление чести, если до стычки все же дошло. Мол, все равно пропесочат, но с пониманием. Сословные нормы, несмотря на старания нынешнего российского императора, отмирать будут десятилетиями. Если это вообще когда-нибудь случится.

Но самое забавное, что, ответив так завучу, я понял, что сказал чистую правду. Не вжился в роль дворянина — я действительно так думал. Как наследник рода Брюсов, за плечом которого стоят несколько поколений предков. Вероятно, мысли о родном мире и неприятности в этом как-то сдетонировали…

Я — Кочевник. Человек, который должен спасти множество людей. Тот, кто приведет своих людей в новый мир, а после Перехода будет заботиться о вновь прибывших.

Но еще я — граф Брюс. Чьего деда — первого по-настоящему родного человека за много лет! — похитили, а какой-то выскочка-баронет решил язвительно пройтись по уровню достатка моей семьи!

Репутация была важна что для первой моей ипостаси, что для второй. И Кочевник, и граф Брюс никому не позволят наехать и уйти после этого с целым лицом!

— Чем, интересно, она была задета? — голос Гром Михалыча стал вкрадчивым. Я сразу заподозрил подвох. Но врать и молоть ерунду про случайное столкновение на бегу в фойе, закончившееся двумя случайными же ударами, не стал. Завуч лжи терпеть не мог.

— Он назвал меня нищебродом.

— Но ведь не соврал…

Скотина! Как я и говорил, авторитетов для заведующего воспитательной части не было.

— Тем не менее, это оскорбление, — спокойно возразил я. — Сказал такое кто-нибудь из мещан вроде вас, я бы и глазом не моргнул. Но господин Алалыкин — дворянин, и подобное высказывание в его устах крайне аморально. Однако теперь у меня к нему нет претензий.

Василевский только глаза закатил. Типа, как же вы, аристо, задолбали меня своими закидонами! А я лишь плечами пожал — не я придумывал сословное деление. Просто продукт воспитания и царящего в обществе расслоения.

— Неделя дежурств после уроков. В живом уголке, — наконец выдал он заключение. Я было облегченно вздохнул, но Гром Михалыч добил в конце. — Вместе с господином Алалыкиным, у которого к вам нет претензий.

А вот и третья часть «дуэльного кодекса» подоспела. Миша Алалыкин, несмотря на поражение, оказался в достаточной степени благородным.

— Ясно…

— А раз ясно — марш на урок!

Выйдя из кабинета завуча, я быстро добежал до класса, но сразу в него входить не стал. Остановился у окна и пару минут смотрел на улицу. День сегодня был не по-осеннему солнечный и теплый. Листья на деревьях словно соревновались между собой в том, кто даст более удивительный оттенок в спектре от зеленого до красного.

На школьном стадионе — окно как раз выходило на задний двор — шестиклассники (вроде) играли в килу и орали так, что слышно их было даже через тройные стеклопакеты. За школьной территорией, вдоль забора, прогуливались молодые мамочки с колясками, что-то друг с другом обсуждая или пытаясь успокоить разревевшееся чадо.

[Кила — разновидность командного вида спорта, русская игра в мяч, корни которой уходят во времена Новгородской республики]

Еще дальше шумел город — забитые машинами дороги, рев клаксонов и смог. Неслышно порхали над крышами домов дроны-доставщики, пешеходы спешили по своим делам. Миллионы невидимых мною отсюда людей занимались своими делами. Жили. Просто жили.

Нет, я остановился у окна не для того, чтобы привести в порядок мысли после разговора с Гром Михалычем. И не настроится на урок. Просто напомнить себе, что именно для этого я здесь. Чтобы у людей моего мира тоже появилась такая бесценная и совершенно обыденная здесь возможность — просто жить.

Не выживать под куполом одного из пяти последних городов, жизнеобеспечением которого заведует глючная нейросеть, управляющая давно отработавшими свой ресурс энергоустановками. Не рассчитывать продовольственный набор так, чтобы его хватило на декаду. Не бояться кислотных осадков, паразитов, генэнта или падальщиков — бывших людей, по разным причинам не сумевших попасть в города.