На секунду мне кажется, что он не выдержит, что он сорвётся, что его лицо исказится от гнева. Но он остаётся спокойным, и это спокойствие причиняет боль даже сильнее его слов.

— Ты всегда знала, как задеть меня, — тихо отвечает он. — Но откуда тебе знать, как там у меня было?

— Так, ты сам мне говорил, что тебе надо было напряжение снимать в обед! Разве, не так?

— Так, — рявкает.

— Тогда что ты здесь делаешь, Андрей? — спрашиваю я, горечь пропитывает каждое слово. — Зачем мучить нас обоих? Понимаешь ли ты, что своим появлением только усложняешь всё? Маше будет гораздо больнее, если ты снова исчезнешь.

— Я делаю это ради неё. Ты не хочешь меня видеть, я это понимаю. И поверь, я сам не знаю, правильный ли это поступок. Но я не могу просто уйти, потому что хочу, чтобы она знала, что я рядом. Пусть даже на какое-то время.

Он отворачивается, и в полутьме мне кажется, что я вижу проблеск сожаления. Впервые мне становится страшно от осознания, что, возможно, он действительно сожалеет о случившемся.

Наступает молчание, давящее и болезненное. Я не могу подобрать слов. На этот раз мне больше не за что зацепиться, потому что я вижу перед собой не того, с кем провела столько лет, а совершенно чужого человека.

Стараясь не смотреть на него, поворачиваюсь лицом к стене и укрываюсь одеялом, пытаясь спрятаться от этой жестокой реальности. Спустя несколько минут слышу, как Андрей тихо ворочается на полу, устраиваясь поудобнее. От обиды и бессилия мне хочется плакать, но я зажимаю рот рукой, чтобы не выдать своих чувств.

Утром я просыпаюсь рано, хотя почти не спала. Первые лучи солнца пробиваются сквозь шторы, разливая мягкий свет по комнате. Я поворачиваюсь, ожидая увидеть его на полу, но он уже ушёл. Плед аккуратно сложен у кровати, а подушка лежит на своём месте, будто его здесь и не было. Лишь лёгкий запах его парфюма напоминает о ночи, которая тянулась бесконечно.

В доме тихо. Маша, должно быть, ещё спит. Я встаю, иду на кухню и машинально включаю чайник. Слышу лёгкие шаги за спиной — оборачиваюсь и вижу Марусю, сонную, с растрепанными волосами и мягким одеялом, которое она тащит за собой.

— Мам, а где папа? — спросонья шепчет она, потирая глаза.

Вопрос пронзает меня, как холодная игла. Я заставляю себя улыбнуться и спокойно говорю: — Он ушёл рано утром, солнышко. Но вчера он с тобой поиграл, да?

Маша кивает и улыбается. Я вижу, как её лицо светится от счастья, и мне больно осознавать, что эта мимолётная радость скоро сменится разочарованием.

— Папа обещал, что скоро придёт опять, — говорит она с уверенностью, от которой сжимается под ложечкой. Её детская наивность и вера, что всё ещё может быть как прежде, просто невыносимы.

Я киваю, не в силах ответить, и отвожу взгляд, боясь, что Маша заметит мою горечь. Она спешит за стол, а я готовлю ей завтрак, стараясь сосредоточиться на привычных действиях. Чайник шумит, и этот звук кажется мне утешительным в тишине, заполнившей кухню.

В какой-то момент слышится стук в дверь, и моё сердце учащённо бьётся. Я вспоминаю, как ещё недавно такие моменты наполняли меня ожиданием, радостью, а теперь — лишь тревога и боль. Я подхожу к двери и открываю её, стараясь выглядеть спокойной.

Это Андрей. Он вернулся, и его лицо напряжено, как будто он принял тяжёлое решение.

— Можно войти? — говорит он, осторожно бросив взгляд на Машу, которая сидит за столом, что-то лепечет себе под нос и даже не замечает его появления. — Я свежих круассанов с вишней принес. Их Маша любит.

Я молча отхожу в сторону, пропуская его. Закрываю дверь, поворачиваюсь к нему и начинаю, стараясь сохранить голос на грани шёпота:

— Ты издеваешься?

Андрей немного сжимает пакет с выпечкой.

— Чтооо? Я не тебе их принес! Не надо так на меня смотреть, — он снимает ботинки и вешает пальто на вешалку.

— Ох, каким же ты заботливым отцом друг стал! — укоризненно качаю головой. — Где же вы мужчина раньше были?

— Не начинай, — фыркает и движется на кухню.

— А знаешь, что, приходи. Я не против. Буду спокойно себе на свидания ходить и не думать, на кого оставить ребенка!

Андрей замирает, едва сделав шаг в сторону кухни. Он оборачивается ко мне.

— Свидания? Значит, уже планируешь гулять по ночам, пока я, по-твоему, "играю роль отца", да?

Я оскаливаюсь, чувствуя, как внезапное облегчение растекается внутри.

— А почему бы и нет, Андрей? — спокойно отвечаю я, скрестив руки на груди. — Ты ведь не возражаешь? Мы же с тобой в равных правах? Если можно тебе, то можно и мне.

Андрей делает вид, что это ему безразлично, но его рука сжимается на пакете с выпечкой сильнее, и он упрямо смотрит в сторону, будто не в силах взглянуть мне в глаза.

— Знаешь что, а ходи! — наконец отвечает он, оборачиваясь.

Вот так просто!