— Ты давно поднялся?

— Около шести.

— Ты что, совсем не спал?! — опершись о подушку, она приподнялась. — Сколько сейчас?

— Одиннадцатый час.

— Боже! — Оля приложила ладони к загоревшимся щекам. — Что подумают папa и мамa!

— Ничего дурного, мы с Борисом Александровичем уже позавтракали и почитали утренние газеты.

— Он не ругался, что я не встала к завтраку?

— Нет. Ты утомилась, — сев рядом, Петя взял её за руку, — отдыхай.

— А ты? Разве не устал?

— Я бодр как никогда! Ради таких ночей готов не спать вовсе! Принести тебе сюда чаю с вареньем, душа моя?

— Нет, что ты! Папa выскажет, что я совсем безобразная жена и это никуда не годится.

— Ну, Оленька, какая ты жена — решать мне, а я считаю, что завтракающая по утрам в постели жена намного лучше, чем та, что из постели бежит поскорее, — вроде бы видевший, что Оля ночью не была испугана, разочарована, отвращена, он всё же захотел удостовериться: — Как ты?

— Хорошо, — румянясь и подтягивая одеяло к груди, она посмотрела вниз, на холмы своих накрытых коленей, — ноги немного болят.

— Это с непривычки, должно быть.

— С непривычки? — голубые глаза воззрились на Петю удивлённо: — В этом должна выработаться привычка?

— Да, как с гимнастикой — главное не пропускать ни дня, — пошутил Столыпин. Хотя в его иронии было больше реальных планов, чем юмора.

— Ни дня?!

— Тебе… не хочется? — обеспокоился он. Оля, не ожидавшая и близко, что супружеский долг способен приносить столько удовольствия, покачала головой:

— Нет, но ведь есть посты, церковные праздники…

— У меня всегда была тройка по богословию, — отмахнулся молодой муж.

— Петя, не богохульствуй!

— Хорошо, не буду.

— Я должна встать и одеться, отвернись!

— Чего я не видел этой ночью? — повёл он бровью. Его мужественный флирт нравился Оле, в нём не было легкомысленности и пустословия.

— То было ночью, а сейчас — день!

Столыпин поднялся и встал рядом с кроватью:

— Снова будут эти сорочки, корсеты, чулки, бесконечные нижние юбки? Да ещё уложить причёску! Целый час времени. А потом мне снова с тебя всё снимать, мучаясь. Оленька, давай я принесу тебе завтрак?

Посомневавшись, она расправила плечи.

— Уговорил.

— У меня отпуска осталось четыре дня, в четверг мы с тобой должны быть уже в Петербурге, а в пятницу я возвращаюсь к службе. Не хочу терять ни минуты времени, что есть у нас сейчас.

— Четыре дня! Да, это очень мало. И почему ты не взял больше?

— Счастье, что и это дали, ведь я едва принят.

Петя вышел, а Оля откинулась на подушку, уставившись в потолок. Она слышала от придворных сплетниц, что, выходя замуж, женщинам потом много приходится любоваться потолком, так что лучше озаботиться красивой росписью на нём, чтобы не было скучно коротать ночи. Оля ночью его не видела, смотрела в Петины глаза, в его чудесное, благородное лицо. То, что они делали, иначе как любовью было не назвать. Так вот она какая — любовь! Даже то, что жило в её сердце до венчания, оказалось малым по сравнению с тем, что родилось в нём этой ночью. Никогда она уже не полюбит никого другого, никогда не усомнится в Петиной любви.

Любви, которая никогда не заканчивается, оставляет свой след в веках и заслуживает того, чтобы о ней писались книги.

В Петербурге у Столыпиных началась новая жизнь. Саше оставили квартиру на Моховой и Аграфену, а сами сняли другую, но тоже недалеко от Аничкова дворца и места службы Петра. Наняли прислугу: кухарку и девушку для растопки и уборки. Оля занялась благоустройством — совсем как и мечтал Петя, — ходила по магазинам и выбирала вазочки, салфетки, добротную шифоньеру, подставку для зонтиков, супницу, тарелки, подушки. И это при том, что с собой они привезли немало чемоданов и ящиков с её приданным!

Петя уходил рано утром и возвращался поздно вечером. Даже если в министерстве удавалось освободиться пораньше, он спешил к Бекетову или другим университетским знакомым, чтобы заниматься и писать кандидатскую. Либо же, наоборот, с утра бежал на лекции «посторонним слушателем», как их звали по новому Уставу, а потом — на службу. По ночам же они с Олей оставались в квартире одни и, не таясь, никого не стесняясь, любили друг друга. Петя так утомлялся за неделю, что по воскресеньям спал чуть ли не до вечера, а Оля же, спавшая каждый день до обеда, по воскресеньям вставала пораньше, чтобы не будить и не мешать мужу, отправлялась в церковь, из неё шла в торговые лавки, покупала что-нибудь вкусное и возвращалась домой.

В свободные вечера они устраивали у себя приёмы друзей и знакомых. Петя не хотел, чтобы Оля скучала и чувствовала себя вне общества и, хотя сам лучше бы побыл с ней наедине, созывал вечеринки. На них читались стихи, рассказывались новости, делились научными мнениями. Приходил Андрей Николаевич Краснов, один из лучших студентов Бекетова, который тоже как раз готовился к выпуску и писал кандидатскую. Они с ним обсуждали сельскохозяйственные вопросы, аграрные культуры, возможные улучшения почвы. Получивший на предыдущем курсе золотую медаль за свою работу «О происхождении чернозёма», побывавший в нескольких научных экспедициях, он был кладезем знаний, и Пётр с удовольствием советовался с ним. Сам он темой выбрал «Табак», тщательно изучая возможности его разведения в России и выгоду от этого. Ему помнился спор с дядюшкой Дмитрием Аркадьевичем, когда он заявил тому, что русские зарабатывают деньги тут, а тратят в Европе. Столыпин озадачился обратным процессом: а как было сделать так, чтобы европейцы, зарабатывая у себя, тратились тут? Табак был очень востребован и прибылен, и если бы можно было наладить выпуск сигарет и папирос для импорта! А заодно самим сырьё не закупать неизвестно где, ведь в одном Петербурге было более ста сигарно-сигаретных фабрик! Сам Пётр никогда не курил, но видел популярность этой вредной привычки в мире.