Задребезжали колёса, и народ как будто стал сторониться чего-то. Петя обернулся, видя несущуюся тройку, но какой–то ступор напал на него, и чудом его не коснулась она, затормозившая поблизости. На козлах, к его изумлению, сидела женщина. Девушка. И он узнал её.

— Вера Ивановна, голубушка! — подбежали к ней мигом какие-то мещанского вида персоналии. — Что же вы себя не бережёте! Смотреть страшно, как угорело коней ведёте! Вера Ивановна, уж вы осторожнее…

Столыпин стоял в стороне и смотрел на неё, совершенно не утратившую своей свежести и красоты, но ставшую как будто ещё более уверенной, дерзкой, жёсткой. Он не желал быть замеченным и не подошёл бы к ней, но Фирсанова-Воронина, выбираясь из повозки, сама наткнулась на него глазами. Замерла на секунду и, не принимая помощи в виде протянутых рук, спустилась на землю и приблизилась к Столыпину.

— Здравствуй, Пётр Аркадьевич, — улыбнулась она, и в этом вежливом официальном приветствии выговорилось всё, что было в её душе: «Я помню. Я не забыла. Но это неважно, правда? Мы можем быть друзьями».

— Здравствуйте, Вера Ивановна, — приподнял он студенческую фуражку и надвинул обратно.

— Тебе идёт, — указала она на неё взглядом, — военный мундир пошёл бы ещё более.

— Боюсь, его мне носить не придётся.

— Оно может и к лучшему. Как поживаешь, Пётр Аркадьевич?

— Благодарю, сносно. Как вы, Вера Ивановна?

— Всё хорошо. Сытею, богатею, — посмеялась она и, опуская глаза к его руке, спросила: — Женился?

— Собираюсь.

— Уж год прошёл! — звонче зазвучал её смех. — Так долго собираться — и рассобираться можно!

— Не по моей вине всё затянулось. То одно, то другое…

Воронина оглядела его и очередным вопросом попала в уязвимое место:

— Ты ведь студент, тебе разрешили жениться?

Что тут было сказать? Врать? Не для чего.

— Нет. Не разрешили. Буду увольняться.

В лице Веры Ивановны не было злорадства, она проникновенно и с пониманием нахмурила брови:

— Войдём в таверну? Расскажешь.

— Благодарю, но… — он бросил взгляд вдоль улицы. Оставалось всего-ничего до Оли. Не хватало, чтоб увидели его с женщиной и разнесли сплетни. Впрочем, кому бы? В Москве он мало с кем знаком. — Рассказывать нечего. Писал прошение — отказали. Уволюсь из университета и найду себе место в каком-нибудь департаменте. Уже искал, но пока ничего не выходит.

— Отчего же? Вроде умён, старателен, честен.

— Да, но без протекции и… — Столыпин пожал плечами. — Лакействовать не умею, Вера Ивановна. Не гибок.

— Это я помню, — улыбнулась она, — видно, слишком честен и умён, а перед начальством, знаешь ли, блистать разумением опасно. Ему нужно подсказывать, чтоб оно думало, будто само всё решило.

— Хотелось бы изменить это устройство, чтоб не приходилось ум прятать, а пользоваться им можно было смело. Пока оно так лишь в науке, но из неё я ухожу.

— Дон Кихот хочет бороться с ветряными мельницами, — покачала головой Воронина. Не осуждающе, скорее с жалостью. — Ты, Пётр Аркадьевич, может ещё хочешь взяточничество и пьянство победить?

— Я бы попытался, — улыбнулся он.

— Береги себя, против таких всегда соберётся никчёмная свора, не желающая лишаться своих вольностей и не умеющая превозмогать свои слабости, — видя, что ждавшие её нетерпеливо пытаются прислушиваться к беседе и смотрят, когда же она войдёт в «Прагу», лесопромышленница и держательница доходных домов попрощалась.

Петя побрёл дальше, к Нейдгардам.

Борис Александрович выслушал будущего зятя и предложил ему помочь найти место здесь — в Москве. Зачем непременно нужен Петербург? Но Петя был уверен, что Оля заскучает в этом хоть и большом, но узко мыслящем городе. Всё здесь пахло стариной и, по сравнению со столицей, тут думали иначе, сюда мода приходила запоздало и развлечения казались мельче, скуднее. Да и Столыпин всё же хочет попытаться доучиться вольным слушателем у лучших профессоров империи, ему Москва ни к чему.

Когда они остались с Олей вдвоём (в соседней комнате с открытой дверью находилась Мария Александровна с Анютой), Петя набрался смелости и сказал:

— Я оставлял за тобою право расторгнуть помолвку. Если ты хочешь — сейчас подходящий момент, — она впилась в него испуганными глазами, но он продолжил, — выходить замуж за человека, который собой ничего не будет представлять, у которого неопределённое будущее, не нужно. Кем я в лучшем случае стану, если ничего не изменится? Провинциальным помещиком? Не для этого ты покидала двор. Ты заслуживаешь большего, Оля.

— Что же ты говоришь такое? — не выдержав, стукнула она Петю по плечу. — Я переборола свой страх перед замужеством, а ты его подхватил?

— Закон физики, — с грустной иронией заметил Столыпин, — ничто не берётся из ниоткуда и не уходит в никуда.

— И ты позволишь мне выйти за другого? — напомнила она ему конечный итог того, что происходит с девушками, если один молодой человек отказывается на них жениться.

— Что?! Нет!

— А что же я, по-твоему, должна сделать? Уйти в монастырь оттого, что тебе пока что не нашлось служебное место?