Психиатр утвердительно кивнул. А нарком продолжал развивать мысль:

– Но, если правильно понимаю, вы рассчитываете на излечение больного. У вас есть на то основания?

Ответ был наполнен гордостью, которую доктор даже не пытался скрывать:

– Я ученик самого профессора Стравинского.

Сказано было так, как если бы означенный профессор, в свою очередь, учился у господа бога. Ради справедливости стоит сказать: имя Лаврентий Павлович знал, хотя лично не был знаком с этим, несомненно, выдающимся специалистом.

Между тем доктор Прокофьев продолжал:

– Мне выпала честь ассистировать учителю в самых сложных случаях. Осмелюсь заметить, я не худший из его учеников. Чтоб не быть голословным: совсем недавно один из его пациентов... ну, имя не важно... так вот, имея тот же диагноз, излечился, сейчас он учится на историка. Я наблюдал этого больного вплоть до его выписки.

Чуткий и многоопытный слух Берия мгновенно уловил легкую интонацию 'но' в ответе. Вопрос оказался соответствующим:

– Вы хотите сказать, доктор, что тот пациент полностью вернул себе способность здраво говорить и размышлять на любые темы?

Психиатр чуть помедлил с ответом, что хозяин кабинета, разумеется, заметил.

– Не совсем так. Остаточные явления все же наблюдались, и сохранились они по сей день. У пациента случаются временами... скажем так, ночные кошмары. Они, замечу, легко купируются инъекциями... это, впрочем, детали. Мы следим за его состоянием. Но во всем остальном - прекрасный студент, преподаватели хвалят.

– Вы хотите сказать, что ваш оптимизм в отношении вашего нынешнего пациента имеет под собой основания?

– Быть оптимистом - моя профессиональная обязанность, - улыбнулся врач.

– Тогда сделайте, пожалуйста, вывод о возможном будущем роде занятий лейтенанта госбезопасности Петрухина. С точки зрения медицины, понятно.

– Я бы скорее сделал вывод о том, что ему почти наверняка будет противопоказано. Имею в виду работу, где бы он мог получить... э-э-э... впечатления, подобные тем, которые он имел перед тем, как попасть к нам.

– Вы хотите сказать, Владимир Кириллович, что работа типа специалиста по планированию или интенданта ему будет по силам и по здоровью.

– Да, именно так. И вообще работа с сильными эмоциями не для него.

– Большое спасибо, доктор. Я услышал достаточно. Вот ваш пропуск.

Специалисты Курчатова готовились. Им было известно, что существуют две принципиальные схемы подрыва. Мало того, теоретики даже вычислили предполагаемую мощность соответствующих зарядов. Осталось лишь испытать.

Но схема, требующая сжатия плутониевого ядра направленным взрывом, оказалась куда сложнее. Мало того, что и форма заряда имплозивного варианта оказалась отнюдь не простой - облегающий его слой взрывчатки оказался более чем трудным в изготовлении. И пока все это делалось, испытательную шахту в районе Семипалатинска углубляли и расширяли. Делалось это дело в хорошем темпе: Курчатов по согласованию с руководством решил сначала испытать пушечную схему подрыва как более простую.

Сталин как генеральный секретарь коммунистической партии имел колоссальный опыт аппаратной борьбы. Личные качества этому лишь способствовали. Другими словами, он мастерски умел вести интриги и столь же хорошо разбирался в чужих хитросплетениях.

Когда вождю доложили о неудачной попытке ареста Странника, первой (и правильной) догадкой было: дело попытались организовать не только без санкции наркома Берия, но даже без его ведома. Направленность читалась легко: взять Александрова, выбить из него показания против Лаврентия и свалить последнего или, в наихудшем случае, лишить того преимущества, которое являло собой само существование инженера-контрабандиста. Но это было не все. Второй (и тоже правильной) была догадка о методе, использованном Странником для противодействия аресту. В сущности, для матрикатора дело простое: удостоверение убирается на 'склад' вместе с ордером на арест. Третьим важным моментом была мысль: Берия должен был осознать первые два пункта не хуже, чем он, Сталин.

Но оставались еще неясные детали. Наверное, именно по этой причине Страннику была передана просьба (а скорее даже приказ) явиться в Кремль. Но еще раньше туда явился Лаврентий Павлович. Во всяком случае, когда Рославлев зашел, тот уже был в кабинете.

После надлежащих приветствий Сталин отдал распоряжение о чае (Рославлев счел это за добрый знак) и вполне вежливо молвил:

– Надеюсь, вы не полагаете, товарищ Александров, что попытка вашего ареста произошла с санкции руководства страны.

Это не было вопросом.

– Именно так я и понял.

– Судьба того, кто приказал вас арестовать, сейчас решается. Могу заверить: впредь у этого человека не будет возможностей для подобных действий.

Рославлев подумал, что слова вождя содержат большую долю неопределенности, но, понятно, не среагировал. А тот продолжал:

– Картина происшедшего уже практически ясна, но остались некоторые не вполне понятные детали. Как вы думаете, почему лейтенант Петрухин утратил душевное здоровье?