– Да, я помню.

– Что до Японии, то у них сходная ситуация. Все ресурсы на флот и армию, атомные исследования практически заморожены. Видимо, кто-то подсказал микадо, что быстрой отдачи от физиков не будет. Полное впечатление, что сейчас японцы на распутье: то ли усилить возможности флота, то ли сосредоточиться на сухопутных войсках. Второе, кстати, может быть направлено против СССР. Это единственное направление, которое не потребует больших усилий от флота.

– Ваша позиция понятна, Вальтер. Вы хотите сказать, что Рейх пока что впереди всех промышленно развитых держав, не так ли? Если не считать СССР, конечно, но по их проекту данных мало.

– Это так. По крайней мере, из известных мне фактов следует именно этот вывод.

Гесс прекрасно знал, что разведка должна прежде всего опираться на факты. Но также он доверял чутью Генриха Мюллера, которое иной раз плохо поддавалось рациональным объяснениям, но выдавало на интересные плоды.

– У вас, Генрих, что-то имеется по вопросу?

– Разумеется, герр рейхсканцлер, - при этих словах Гессу стоило некоторого труда удержаться от кислой гримасы, ибо шеф гестапо упорно говорил на баварском диалекте, - иностранные разведки весьма интересуются атомным проектом. Американская и английская, конечно же, на первом месте. Пока что нам удается кормить их дезой. А вот поведение русских вызывает опасения.

Слово вылетело. Гесс был опытным интриганом, и потому в словах его прозвучала лишь доброжелательная любознательность - если такое чувство вообще могло проявиться у бывшего первого зама Гитлера.

– Выскажите подробнее вашу мысль, Генрих.

– Охотно. Русские либо искусно прикидываются, что атомные дела Германии их не интересуют, либо они действительно их не интересуют. Второе видится мне более опасным.

Рейхсканцелр притворился невеждой:

– Почему второе хуже?

– Потому, что это может значить: на самом деле большевики нас опережают. Тогда им и вправду могут быть не сильно интересны наши работы.

Вальтер Шелленберг вдруг поднял голову.

– Господа, есть возможность кое-что установить по линии разведки, но чисто инструментальными методами. Если верно то, что говорил доктор Гейзенберг о землетрясении в момент взрыва, то следы от него можно зарегистрировать. Исходя из самых общих соображений: лучше, если это землетрясение отметится на нескольких записывающих устройствах, находящихся на как можно большем расстоянии друг от друга. Ну, как при звукометрической оценке координат вражеской артиллерийской позиции. Нам даже не нужно сильно расширять сеть сейсмостанций - так они называются. В Берлине и Мюнхене должны быть таковые, как понимаю. Добавим еще одну в Марселе...

– ...еще не факт, что она там имеется.

– Если нет - создадим. Поскольку Средиземноморье - зона, где землетрясения нередки, то подозрений это не вызовет. Хорошо бы еще один пункт измерений в Норвегии, но это уже опасней. Наш интерес почти сразу же станет известен англичанам, у них там сеть, которую мы не искоренили по сей день. Но уж Стокгольм точно будет вне подозрений. Хотя, конечно, понадобится консультация профессионалов.

Начальник гестапо и рейхсканцлер кивнули практически синхронно и уж точно одобрительно.

Немецкий атомный проект сделал очередной шаг вперед. По крайней мере, его контуры стали просматриваться гораздо лучше.

Герр рейхсканцлер сделал пометку в календаре. Он по должности знал, что в Германии сосуществуют три атомных проекта. Руководителя одного из них он выслушал. Стоило узнать состояние дел по другим двум.

Новая техника появилась у подразделения под командованием Полины Осипенко. Номинально оно числилось полком штурмовых вертолетов. Но все (и командир в том числе) прекрасно понимали, что до уровня настоящего полка еще расти и расти - уж хотя бы потому, что летный уровень пополнения (по меркам старослужащих) был если не нулевым, то весьма к тому близок. Боевой же опыт у них отсутствовал вообще.

Генерал-лейтенант Рычагов сдержал слово. Преподаватель Военно-воздушной Академии Кравченко была откомандирована в распоряжение учебного центра военно-воздушного флота. По случаю этого назначения ей было присвоено очередное звание капитана. Командующий прекрасно понимал, что гонять лейтенантов и старлеев надо назначить кого-то со шпалами. Валентине также засчитывался преподавательский стаж.

С первого же дня занятий Полина Осипенко поняла, что как штурман ее бывшая подчиненная знает больше, чем любая из действующего летного состава. Упорнейшая учеба дала плоды. Но и преподавательская работа пошла на пользу: никакой заносчивости у Вали не появилось, были лишь терпение и умные пояснения.

Никакого сговора не было, но не только летный состав - все новые и старые сослуживцы демонстративно не замечали протез Кравченко. Не то, что вопросы: даже лишние взгляды отсутствовали как класс.

Труднее всех пришлось самой Осипенко. Просто женский коллектив в 120 голов (и это только летный состав!) сам по себе является проблемой из проблем. При этом неизбежный конфликт разной степени тяжести между новобранцами и старослужащими. Правду сказать, новобранцы (или новобранки?) не были совсем уж желторотиками. Все до единой закончили летное училище и имели налет не меньше пятидесяти часов - на обычных самолетах, понятно. Тогда это полагалось крутым. Разумеется, все имели звание лейтенанта.