– Очень, - пробормотал я с набитым ртом, - Весьма так... Божественно!.. Прям Олимпиада какая-то!

Она успела освоить только крохотный кусочек мяса и пару листиков травки, когда я уже очистил половину тарелки, потому опустила нож и вилку, повернулась к кофейному аппарату.

– Точно кофе?

– Обязательно, - подтвердил я. – Ничего, после кофе сплю как медведь!

Не поднимаясь со стула, она коснулась нижней кнопки. Зажглась надпись «крепкий», жернова с треском начали размалывать зерна.

Гандзя Панасовна повернулась к столу, на лице и восторг, что такой умный аппарат, и неловкость, что это я все купил один, а пользуемся вместе.

Кофе пьет только утром, потому приняла от меня пустую чашку и переставила в мойку, не поднимаясь из-за стола, на таких малогабаритных кухнях все в пределах протянутой руки, а я поднялся и потащился в спальню.

Вдуть ей на кухне или в коридоре не удается, стесняется, это же разврат, обязательно нужно в постели и укрыться одеялом, хотя в последнее время все чаще удается и без покрывала.

Но и в постели наотрез отказывается снимать ночную сорочку, потому перед сном задираю до подбородка, и, ухватившись за сиськи, погружаюсь в спокойный крепкий сон довольного жизнью человека, которому каким-то чудом пока что удается делать все хорошо и правильно, хотя задачу поставил перед собой сложнейшую, опасную и какую никто никогда перед собой не ставил.

После вязки, что для здоровья и хорошего цвета лица, она произнесла тихо и пряча глаза:

– Оксанка прислала телеграмму. Прилетает послезавтра...

На минуту повисло неловкое молчание, даже я, повидавший больше Гильгамеша, сказал бодро:

– Вот и хорошо! Как-то спокойнее, когда дите дома.

Она промолчала, совместному спанью конец, а если не конец, то как, это же неприятное выяснение, которого всем хочется избежать...

Эту ночь впервые сама прижималась ко мне, тихо и робко ласкалась, как-то неумело даже, словно раньше не приходилось. А может, и не приходилось. У простых людей все простое, не до телячьих нежностей в постели.

Я чувствовал ее тоску и нежелание обрывать такое счастливое существование, сочувствующе сопел, обнимал ее долго и крепко, пока не провалился в сон.

Утром на скупленные участки пришли бульдозеры. Я вышел из машины и сразу услышал радостный треск. Мощные механизмы принялись сносить ветхие домики, сараи, баньки и дворовые туалеты. Даже машинам нравится ломать и крушить, они же продолжение наши.

Следом прибыли два экскаватора, операторы присматриваются с какого места начинать рыть котлован, чешут затылки, заговорщицки поглядывают по сторонам.

Набежали соседи, разбирают доски из сломанных сараев, в хозяйстве все пригодится, жадно выспрашивают, что будет построено, найдется ли какая работа и местным.

Строители отшучиваются, пришлось взять слове мне. Объяснил степенно, что нужны будут рабочие, в первую очередь слесари, электрики, водопроводчики и даже уборщицы. Жалованье будет высокое, но и требования тоже. Пьяных будут увольнять моментально, а работать придется не как при советской власти, когда лишь создавалась видимость: вы делаете вид, что нам платите, а мы делаем вид, что работаем.

– Прошло то время, - закончил я, - когда на каждом заборе висело объявление «Требуются на работу» с перечнем всех профессий и специальностей. Теперь требуется не количество, а качество. Подумайте, а то знаю таких, даже устраиваться на работу являются вдрабадан!

Смотрят с недоверием, сейчас же все врут, время такое, как такое можно, что людей на работе будет хватать, однако я смотрел серьезно, дескать, на хорошую работу всегда желающих много, можно отбирать, начали переглядываться, вздыхать, что это за жизнь будет, если нельзя на работу пьяным?