А затем они, врачей выгнав, принялись заботиться обо мне — и о сыне! Но обо мне, похоже, не только «сестры Ястребовы» позаботиться решили (то есть не только Виктория Арсенина и Ника Марина, с ударением на первую «а»), но и кто-то из начальства. По крайней мере Олю ко мне привезли на той же машине «Скорой помощи», которая ко мне не успела — но когда Ника врача попросила «сообщить о событии сестре роженицы», те «сообщили» весьма своеобразно. А насчет просто ей позвонить, то звонить было просто некуда, телефона вахты в общаге я не знала, а на «скорой» все же немало студентов оттуда подрабатывали…

Сестренка у меня тоже отличалась умом и сообразительностью, так что когда ничего не подозревающий Сережа вернулся с работы, в квартире его встретили профессор с кафедры гинекологии и сразу три крупных специалиста из педиатрии: Оля позвонила своему научному руководителю и сказала, что «завтра на занятие не придет, у нее сестра родила без присмотра врачей и ей теперь требуется медицинский круглосуточный присмотр» — а «кто у нас сестра», в меде знали…

Впрочем, все закончилось мирно: медицинские светила меня и младенца уже осмотрели со всех сторон, пришли к выводу, что если бы сестренка училась на лечебника, то ей следовало бы двойку поставить и мужа встретили в столовой, попивая чай с тортом: мне медицина «Прагу» есть на довольно долгий срок запретила, а у меня в холодильнике их две в запасе лежали. А мудрее всех оказалась мама: Оля ей позвонила (телефон у нее дома смогла еще осенью пробить), и она сказала, что нас она «через пару недель навестит, но не раньше: в Москве и своей заразы хватает»…

Да, медицинские светила меня похвалили за «качественный хабитус» все же не зря я тренировки не забрасывала и физическую форму поддерживала, даже силовые прекратила только в октябре, так что чувствовала я себя хорошо. То есть после родов непосредственно хорошо себя чувствовала, а потом уже стала чувствовать себя немного иначе и с ужасом думала о том, как бабы детей раньше рожали и растили. И это при том, что мне ни готовить, ни стирать не приходилось, и даже ребенка мне перепеленать первый раз старушки разрешили недели через две! Но кормежки выматывали, и не столько сами они, как необходимость остатки молока (которых хватило бы на небольшие ясли) сцеживать. Несмотря на все мои тренировки спина болела постоянно, но постепенно я как-то втянулась, боль теперь чувствовала только когда спать ложилась, а к началу марта она вообще прекратилась. И я вдруг осознала, что делать-то мне нечего! То есть появилось очень много свободного времени, но на работу ходить было пока еще нельзя — точнее, смысла туда ходить не было, чтобы каждые пару часов все бросать и бежать домой на очередную кормежку, так что я решила «поработать удаленно». Телефон у меня дома стоял, причем не только городской, но и прямой в контору, подключенный непосредственно к комитетскому коммутатору, так что руководящие указания я могла теперь отдавать любой степени секретности. А при необходимости и к себе нужных сотрудников вызвать…

Восьмого марта Сережа, возвращаясь домой, долго простоял у лифта: выйдя из него, он увидел не красивый холл, а обтянутую серой тканью стенку, а пойдя чуть вбок разглядел стоящую перед входной дверью стойку, за которой сидела Надя. Которая, поглядев на него с легкой усмешкой, сообщила:

— Светлана Владимировна решила, что будет нужных ей сотрудников сюда к себе приглашать, так что мы обязаны и здесь контур охраны поставить. Но вы проходите, конечно, вас-то это точно не касается…

К моей затее Сережа отнесся без особого восторга, но возражать не стал: все же понимал, что работа моя очень людям нужна. Сам он теперь в МВТУ руководил небольшой группой студентов и (в основном) аспирантов, занимающихся разработкой каких-то довольно секретных программ для авиапрома и считал, что я руковожу придумыванием более мощных компов — что, в принципе было и верно, но лишь частично. Потому что я придумывала, что и как многочисленные разработчики должны придумать, а уж все остальное специалисты и сами должны были сделать. А моей основной задачей было не указывать им, как это делать, а обеспечить условия, при которых им бы никто не мешал. И ничто не мешало, даже размышления на тему «а что пожрать». То есть задачу я перед собой поставила, но без моего участия ее и решать бы никто не стал: времена были такие, что об этом руководство задумывалось мало. То есть задумывалось, но как-то очень глобально, а вот мелкие и очень конкретные проблемы оставались нерешенными.

И нерешенными проблемами оставались чаще всего не потому, что, скажем, начальству было плевать на простой народ с его простыми мелочными заботами, а потому что никто даже о существовании таких проблем не подозревал. Вообще никто, потому что проблемы эти проявятся через очень много лет. А я о них уже знала — единственная вся из себя умная оказалась. Или, скорее, злопамятная: о них я помнила потому, что мне пришлось их решать уже ближе к собственной старости там, в прошлой жизни. Когда проблемы не просто проявились, но и выросли до пугающих масштабов, а ведь сейчас-то их решить можно буквально малой кровью!

И ведь о крови это было вовсе не метафорой. Но у меня были соображения, как крови все же избежать — но это в будущем, а сейчас нужно было решать задачи текущие. В том числе отношение непосредственно к полупроводникам имеющие, но все же большей частью — совершенно «сторонние», хотя с моей точки зрения они были куда как более важными. Например проблемы со строительством жилых домов. Нет, их в основном вообще без меня строили, но некоторые все же строились «для меня», и с ними я еще только должность заняв, стала разбираться. Например, во всех домах, строящихся для предприятий Комитета (как и для него самого) я распорядилась ставить внутреннюю электропроводку исключительно медную и с заземлением. С расчетом на то, что в одной-единственной квартире могут потреблять до пятнадцати киловатт. Ну а в среднем пиковая мощность в одном шестидесятиквартирном доме может достичь и двухсот киловатт! Да, это тоже было частью моего плана «предотвращения лишней крови»: с появление микроволновок и кондиционеров по всей стране столько пожаров случилось из-за возгорания не рассчитанной на такие нагрузки проводки… Но по поводу обилия электричества в домах были у меня и другие резоны, просто до них пока еще мировая промышленность не додумалась…

Промышленность много до чего не додумалась, так что я подписала договор с небольшой артелью слепых, изготавливающих самую простую вещь: электрические розетки. И для меня (то есть для строек Комитета) эта артель стала собирать розетки «европейского типа», то есть германского, для меня настолько привычного, как стакан или ложка. И вилки для них тоже стали изготавливать. Сейчас и розетки, и вилки делались в основном из карболита, и собирались «на винтиках», но мне это было не особенно и важно, главное, что они у меня уже были. А на то, что девяносто процентов «стандартных» советских вилок в эти розетки не влезали, лично мне было плевать, по мне так главным было «заложить основу».

И ее инженеры Комитета заложили, разработав несколько совершенно «экспериментальных» устройств. Когда инженерам даются очень четкие указания, что нужно сделать, они это делают — и как раз к марту в лаборатории Комитета появились три абсолютно новых (для нынешнего мира) прибора. Электрических, и в чем-то даже полупроводниковых — а неделю спустя все три прибора оказались у меня дома. И первым их этих приборов стал обычный электрический чайник, только стеклянный и с автоматическим выключением. Который нельзя было включить без воды (то есть можно, но он сам мгновенно выключался) и, что делало его очень привлекательным, провод не в сам чайник вставлялся, а был подсоединен к подставке, так что вскипевший чайник можно было просто взять и понести куда надо. Для моих ровесников в двадцать первом веке штука совершенно естественная, мы даже представить себе не можем, что когда-то было иначе — а для нынешнего времени это было действительно технологическим прорывом. Вот только выпускать эти чайники было негде…