— И слава Богу. Боюсь представить, что бы было, если бы я пришел на вторую часть Марлезонского балета. Стрелки, черные губы и юбка проститутки? Даю два часа на устранение этого безобразия, чтобы вернуть ее волосы в исходное состояние.

— Простите?

— Переделывайте. Сейчас же. Что непонятного?

— В каком смысле?

— В прямом. Она девочка совсем, зачем из нее делать какую-то опытную дешевку с розовыми волосами?! Нельзя было грамотно обыграть ее образ, сыграв на невинном личике?

— Вы сказали, преобразить Анастасию. И она преобразилась. У нее даже стал другой взгляд.

— Стереть и хлоркой отмыть.

— И себе рот с хлоркой вымой. Извините его, пожалуйста. Он не с той ноги встал.

— Давайте, успокоимся. Вадим, если вы боитесь, что наша процедура испортила волосы, то это не так. Эта не краска. Цвет смоется через пять-шесть смывок. Это временный образ. Сначала я тоже была против таких, пусть и временных, но все же кардинальных перемен, но Анастасия сама на этом настояла. А желание клиента — это закон. Мы примерили ей искусственные пряди розовых волос, и я поняла, что ей это очень подойдет. Поэтому мы на это и решились. Никакого броского макияжа я не планировала.

Перевожу взгляд с хорошо пропиаренного стилиста на Настю. А там прям торжество в глазах. Ты с кем тут воевать собралась, мелюзга?

— Я сказал, смывайте это. Сейчас же.

— Нет. Мне нравится. И я сама буду выбирать какой цвет волос мне носить и во что мне одеваться. Какие ногти сделать и какие украшения носить. Спасибо вам, Аня. Я обязательно сюда вернусь чуть позже. Мне пока хватит на дней десять розовых волос. А то боюсь, черные ногти мой будущий муж на сегодня не выдержит. А у него уже возраст не тот, не надо ему сильно волноваться. Пойдем.

И все-таки что-то определенно изменилось за эти две недели. Точнее не что-то. А кто-то. По факту Настя права. Она сама в праве выбирать, что ей надевать, как краситься и как обращаться со своими волосами. Вот только меня не покидает ощущение, что она делает все нарочно, чтобы вывести меня из себя.

— Ты зря это делаешь, радость моя, — открываю дверь, пропуская Настю на переднее пассажирское место.

— Что?

— А ты не понимаешь что?

— Нет.

— Намеренно делаешь все, чтобы меня разозлить. Ты уверена, что хочешь видеть мои худшие стороны?

— Капюшонный питохуй, а есть еще хуже, чем есть?!

— Что ты сейчас сказала?

— Капюшонный питохуй. Это степень моего крайнего удивления. А так, это птичка. Ядовитая. Неужели ты и что-то не знаешь? Непорядок. Надо на досуге изучать флору и фауну.

— Заканчивай, Насть. По-хорошему прошу.

Я ожидал очередную колкую фразу, но точно не то, что она откроет бутылку с водой и совершенно точно намеренно меня обольет.

— Что ты делаешь?!

— Хотела кое-что проверить. Извини. Так надо было.

Пока я протираю салфетками пальто, Настя какого-то хрена ослепляет мне глаза фонариком из телефона.

— Ты там краски нанюхалась?!

— Это не краска. Просто мне показалось, что у тебя что-то на глазу. Нет. Ошиблась. Нам нужно заехать и сдать кое-какие анализы. Ты же знаешь город, отвези нас в какую-нибудь клинику.

— Какие еще анализы?

— Важные. Поехали?

Нет чтобы следить за дорогой, я то и дело кошусь на розовое пятно справа от меня. На очередном светофоре все же не выдерживаю и открыто поворачиваюсь к Насте. Ей откровенно похрен на мои рассматривания, ибо она вся в телефоне. Слава Богу, не тронули длину волос и корни. Только сейчас понимаю, что кончики волос у нее сиреневые. Наверное, я тронулся башкой, иначе не знаю, как объяснить тот факт, что по мере рассматривания ее волнистых прядей, я нахожу в этом что-то привлекательное. Со мной точно что-то не так, если я мысленно признаю, что ей идет это безвкусное безобразие.

— Что? — резко поворачивает на меня голову.

— Да вот думаю. С такими волосами в клинике подумают, что я привел дочь на прививку.

— Бери выше. Дедушка привел внучку на первый в ее жизни внутрипопочный укол. Зеленый давно. Нам, кстати, в зад сигналят.

Зад. Отбить бы тебе этот зад. Трогаюсь с места, мысленно чертыхаясь. Когда вообще меня кто-то выводил так из себя? Никто и никогда. Даже поступки Руслана и Ани не вызывали у меня таких неконтролируемых эмоций. А здесь и повода, по сути, нет. Ну, подумаешь, поступает как хочет и неотрывно пялится в свой телефон. Она имеет на это право. Вот только это осознание не помогает мне справиться с непрошенным желанием отобрать у нее телефон и выкинуть его прямо под колеса.

И ведь дал себе четкую установку — оставить ее в покое и не пытаться совать к ней свои руки, язык и что пониже. Не моя это история. Вообще не моя. Семнадцать лет разницы — это не пустяк. Это целая, мать ее, жизнь. Малолетки — вообще не моя история. То ли дело такие как Саша, на крайний случай, Вера, отметившая тридцатилетний юбилей. А уж малолетка, сохнувшая по всяким гондонам, — тем более не про меня.

Не удивлюсь, если сейчас она переписывается с ним. А с кем еще, если у нее никого нет?