— Я всякую гадость в рот не беру.

— Фух, то есть член на месте.

— Как и нос. Я понятия не имею, что твой брат делает в своей спальне. Я его не калечила.

— Точно?

— Я бы это запомнила.

— Кстати, о гадости. Надо, Настя, надо. Это умение пригодится всем женщинам без исключения. Хошь научу?

— А хочешь в морду?

— Ты злая. На тебе уже сказывается хронический недотрах. Хошь помогу отмыть потолок?

— Спасибо за помощь. Сама справлюсь.

Справляюсь я, мягко говоря, так себе. И если потолок удалось кое-как замыть с помощью лестницы и швабры, то с любопытством мне не справиться.

Напоминаю себе преступницу, подслушивающую под дверью. Заболел — первая пришедшая мысль, как только слышу его кашель. Не мешкая иду на кухню и беру электронный термометр.

— Сейчас же вышла из моей комнаты, — ишь какой гад, даже не поворачиваясь в кровати, понял, что это я.

— Не строй из себя обиженку. Подумаешь, деревенщина с сексом прокатила.

— Дура. Заразишься.

Навожу термометр на его лоб. Тридцать восемь.

— Странно. У меня даже дедушка при тридцати семи делал вид, что помирает, а ты в тридцать восемь выглядишь живым и не нытиком. Что с тобой не так?

— Выйди из моей комнаты.

— Да щас. Как это я мужа оставлю одного, когда у него тридцать восемь? Сейчас я тебя быстро поставлю на ноги с помощью банок.

— Каких на хрен банок?

— Которые ставят на спину и не только.

— То-то ты себя уже поставила на ноги, что оказалась в реанимации.

— Это потому что я себе помочь не могла. Я скоро вернусь.

Напоив морсом, как оказалось, вовсе не неженку, иду за банками. Как знала, что пригодятся.

— На черта тебе спирт?

— Чтобы ставить банки. Снимай с себя футболку и штаны с трусами.

— А трусы зачем?

— Банки ставить на ягодицы в том числе, — не раздумывая вру я. — К утру будешь как огурчик. Давай, давай.

Ну очень мне хочется посмотреть на его задницу. Аж руки чешутся.

Как послушный мальчик Вадим снимает футболку, ложится на живот и стягивает спортивные штаны вместе с трусами. Красивая попа. И не волосатая. Прям такая, что хочется потрогать. Что я и делаю.

— Что ты делаешь?

— Пальпирую твою попу. Если там есть уплотнения, то банки ставить нельзя.

— И что там?

— Кажется, они есть.

— Почему мне кажется, что ты просто трогаешь мою задницу?

— Когда кажется, креститься надо. Сдались мне твои подержанные ягодицы.

— Может, заодно и спереди проверишь уплотнения?

— Сам проверяй.

Вместо того, чтобы натянуть на него трусы от греха подальше, я продолжаю неотрывно пялиться на его пятую точку.

— Ну ты скоро там?

— Да.

Наношу на его спину мазь, не отводя взгляда от попы. И все же вспоминаю, что банки вправду надо поставить, а не только выглаживать его спину, да пялиться на его попу. Очнись, Настя.

Успешно поставив все банки, в очередной раз пораженной красотой его попы, я зачем-то решаю потушить фитиль с огнем в баночке со спиртом. Жопа пришла откуда не ждали. В панике пытаясь все это потушить, я переворачиваю горящий спирт. Он растекается по кровати и немного на Вадима, который моментально подлетает с банками на спине, пытаясь потушить себя и кровать.

— Еб твою мать! Туши давай.

А я как стояла, так и стою, неотрывно пялясь на, пытающегося потушить пожар, Даровского со спущенными трусами. Точнее вовсе не на него, а на уже выдающуюся переднюю часть его тела. Ни в лесу, ни в прошлый раз в туалете я туда не смотрела, хотя активно делала вид, что да. Лучше бы не смотрела. Как теперь забыть этого питона?! И как такой куда-то влезает?

— Ничего не хочешь мне сказать!? — перевожу взгляд на кровать. Потушил. Умничка.

— Справедливости ради, я тебя поставила на ноги. Сказано — сделано.

— Это все, что ты хочешь мне сказать?!

— Ну еще…писька у тебя страшная. В смысле устрашающая.

Не припомню, когда меня так нокаутировала банальная простуда. Даже будучи задохликом в детстве таких последствий не было. Отходняк жуткий. Как будто в постели провалялся не пять дней, а все двадцать пять.

После долгожданного душа становлюсь почти огурцом как некогда пообещала Настя. Из хороших новостей это, пожалуй, все.