— Как ты вошла сюда? — восхитился принц.

— Нет такой преграды, что не могла бы преодолеть мать в поисках собственного ребенка, — сказала Синни, а Киринн неожиданно отвел взгляд и словно бы погрустнел. Мидир это отметил и отложил на потом.

Дверь распахнулась. Синни вошла в полутемную камеру, огляделась. Улыбнулась и села в угол, придерживая длинную, шитую серебром юбку. На черных волосах вновь загадочно вспыхнула корона, словно выхватывая из тьмы отблески факелов.

— Киринн, я благодарю тебя. Мой сын жив и здоров, я счастлива, — тихо произнесла она, повернув голову к Киринну, а тот лишь поклонился, не говоря ни слова. — Когда я не нашла тебя, мой мальчик, ни в одной из комнат замка, я поняла, что ты можешь быть только тут.

— Мэрвин не сказал? — в непонимании справился Мидир.

— Мэрвин заперся в своих покоях, а на все мои расспросы ответил, что ты не сможешь общаться ни с кем. Это не та загадка, что я не смогла решить, — мама протянула руки, и Мидир шагнул вперед, прижался к ней и даже не всхлипнул, хотя очень хотелось.

— Однако мы все здесь, — улыбнулась Синни. — В гостях у младшего принца. Мидир, ты не против?

— Я тор-р-рько за! — воскликнул Мидир.

Синни прошла вперед и опустилась на пол.

— Мама! — ужаснулся Мидир.

— Королева! — в тон Мидиру воскликнула стража.

— О пресветлый Луг! Моя королева! — воскликнул Киринн — Что вы делаете?!

— А что такого? — улыбнулась Синни, расправив складки платья. — Второй принц наказан. Я его мать, и значит, я наказана тоже. Или вы решили воспрепятствовать королеве?

Киринн замялся.

— Королева вольна ходить всюду, но мне страшно представить, что скажет Джаретт Великолепный, когда вернется.

— Мама, ты что? Мама, тебе правда нельзя! — еле выговорил Мидир. — Папа и правда знаешь, как осерчает? А сердитый он очень страшен!

— Кто страшен? — прозвучал в гробовой тишине голос Джаретта Великолепного. — Кормак, может быть, ты пояснишь мне, что мой сын делает в этом месте? Меня не было всего полгода!

Мидир понял, что голос Мэрвина не был холодным. Никогда не был холодным! Был холодным сейчас голос отца — настолько, что, кажется, инеем покрылись стены камеры. Впрочем, нет, не кажется. Пораженный Мидир коснулся острой ледяной иглы, почти дотянувшейся от стены до его лица. Она тут же стаяла. Мидир даже не успел обрадоваться тому, что отец наконец появился, как тот все тем же мертвенным голосом выговорил:

— Кто. Посмел?

Мидир слышал подобное у других волков. Когда они плевались словами и обвинениями, это было еще не самое страшное. А вот когда после диких вспышек начинали говорить монотонно — это всегда было предвестником бури. Словно дикого зверя усадили в железную клетку. Снаружи она неподвижна, но внутри бьется от ярости и злости их второе я, и когда вырывается на свободу…

Надо было что-то придумать, но соврать отцу было невозможно — никогда невозможно. Джаретт словно видел ложь, чуял — и сурово карал за обман. Кормак откашлялся, видимо, тоже собираясь с мыслями. Мама прижала к себе Мидира — прижала так сильно, что ему стало больно, но вырываться не хотелось. Киринн молча смотрел на короля, а ответил…

— Я.

Ответил Мэрвин, подошедший как отец — так тихо, что его не услышал никто.

— Значит, ты-ы-ы, — протянул Джаретт все тем же голосом. — Свое правление после победы над егроксами решил продолжить еще одним достойным делом. То-то лесовики так рады. А уж как рады камнееды! Кстати, у них после моего визита сменился король. Подойди ко мне, дай полюбоваться. Значит, принял вызов от семилетки и заточил брата в тюрьму?

Мидир давно мог бы считать себя отомщенным — настолько потерянным выглядел старший брат. Мэрвин протер лоб — и рука его дрожала. Он сделал три шага вперед, встав перед Джареттом. Мэрвин был немного его ниже, а семейное сходство было налицо. Прямой нос, четкая линия губ, темно-серые глаза с черным ободком.

Джаретт приобнял Мэрвина — и Мидир обрадовался, что на этом все закончится. Но потом Джаретт, продолжая держать Мэрвина за плечи, немного отодвинул его от себя. Брат тяжело дышал через сжатые зубы.

— Джаретт, не надо, — жалобно попросила Синни. — Отпусти его.

— Мо гра, ты уже потратила право королевы, — словно чужой, тяжело уронил Джаретт.

Неужели отец так сильно сжимал Мэрвина? Что-то затрещало, и Мидир понял, увидел. Одна рука отца была снежно-белой, а другая — огненно-красной, как раскаленный металл. Кажется, и была ею, так морщился брат.

— Отец, — тяжело дыша, выговорил Мэрвин, но ни о чем не просил. Рукав полыхнул огнем и погас.

— Мидир, решать тебе. Ты носишь обиду, ее видно в твоем сердце. Брат не должен был запирать тебя здесь — что бы ты ни сделал. Что скажешь?

Отомстить Мэрвину? У него была причина и возможность. Но чего не было, так это желания.

Мидир засопел. Что за глупость порой говорят эти взрослые? Надо что-то придумать, чтобы отец понял. Что-то законное. Мидир судорожно вспоминал все, что могло бы убедить Джаретта.