Десять УНВ расположились по краю заросшей кустарником поляны. Керамические дизели всех машин были заглушены, и слышалось лишь гудение насекомых и хриплые вскрики птиц. Все глядели на нее так, будто она одна знала выход из трудностей, — все семьдесят пять солдат и человек шесть прибившихся к ним сопровождающих, преимущественно девушки. Вид у всех был голодный. Да они и в самом деле были голодны.

—Здесь действительно была дорога, — обратилась она к МакНауту. — Проблема в том, что ею, похоже, перестали пользоваться еще до нашего рождения, когда все покатилось под откос. И на дороге это сказалось в первую очередь.

— Большой Брат сможет ею воспользоваться? — поднял щиток своего шлема сержант Дженкинс. Там, где прошел танк, пролегла широкая ровная просека: Боло прокладывал себе путь через стофутовые деревья, словно это были тростниковые заросли.

— Само собой. Но если движение не будет достаточным для того, чтобы она не зарастала, где тогда мы будем доставать еду и топливо?

Марк III получал питание от ионных аккумуляторов; он мог пройти тысячи миль на одной зарядке, а в одном из его распределителей хранилось много акров мономолекулярной пленки для солнечных батарей. В УНВ же стояли двигатели внутреннего сгорания. Правда, их керамические дизели могли работать на чем угодно: от неочищенного бензина до джина самого паршивого качества. Но чтобы двигаться вперед, им нужно было хоть что-то. Равно как и их пассажирам.

Трое офицеров переглянулись: веснушчатый МакНаут с редеющими рыжеватыми волосами и поджарым телом бегуна; Дженкинс, с кожей цвета баклажана, сложением напоминавший базальтовую глыбу; и Мартинс — жилистая, с оливковой кожей, коротко стриженными черными волосами и зелеными глазами. Вместе они прошли через сражения Славного Пути и то, что было после; теперь они понимали друг друга почти без слов. Возвращаться нельзя. Позади они оставили растревоженное осиное гнездо, и это при том, что гринго там и так никогда не любили. Останавливаться нельзя. Здесь, в джунглях, и ночухе не прокормиться, не то что девяноста голодным людям.

— И почему местные продолжают сопротивляться? — спросил МакНаут.

«Потому что сами подыхают с голоду», — раздраженно подумала Мартинс, но заставила себя успокоиться. Капитан мучился от боли и был напичкан болеутоляющими средствами. Но местные тоже мучились: сначала кризис, потрясший мир, потом медленно усугублявшийся развал всего, в последний год обернувшийся совершенным безумием. Наступил хаос, а с ним и голод, извечный спутник любой анархии, более жестокий, чем при длительной засухе, не заставил себя долго ждать. Там, дома, все неслось вниз по наклонной плоскости еще быстрее. Здесь хоть, когда стало совсем невмоготу, люди могли вернуться к земледелию, чтобы прокормить себя, борясь с превратившимися в разбойников горожанами. В США же такого выбора не было.

Они возвращались домой, потому что ничего другого не оставалось. Продвигаться же вперед без горючего невозможно.

— Слышь, Топс, — задумчиво сказала Мартинс. — Не здесь ли произошла кармодиева давка?

Темнокожий великан нахмурился, потом усмехнулся;

— Пока ты не сказала, Эль-Ти [3] , я и не подумал. Вероятно, у нас еще будет шанс получить самые последние данные.

— Это проверено, о Хозяин Горы, Первый Глашатай Народа Солнца.

В прохладной комнате с белеными стенами, кроме старика и вестника, никого не было. Человек, когда-то звавшийся Мануэлем Обрегоном, откинулся в кресле и окинул испытующим взглядом мальчишку, одетого в хлопчатобумажные штаны и сандалии, преклонившего перед ним колено и все еще тяжело дышавшего после долгого бега. Олень-Семь был одним из лучших: у парня уравновешенный характер и к тому же на него можно положиться.

— Продолжай, — вымолвил Обрегон, задумчиво поглаживая подбородок.

Через высокое стрельчатое окно слышны были чудесные звуки: пение женщины, звон зубил каменщиков, стук ткацкого станка. Доносились запахи тортилий [4] , цветов, распаханной земли, и они почти перекрывали слабую вонь серных испарений. Отдавшись этим звукам и запахам, он отрешился от мыслей и тревог, освободив свой разум от всего, что мешало бы ему сосредоточиться на донесении разведчика. Он как губка вберет в себя каждое его слово, а потом вдумчиво проанализирует все, что услышал.

— Шестьдесят или семьдесят солдат — янки, с ними несколько женщин — латино с юга. Десяток небольших машин о шести колесах, некоторые с прицепами.

— Они точно янки? Может, это солдаты правительства Сан-Габриэля или головорезы Славного Пути?

— Нет, Хозяин Горы, Первый Глашатай Народа Солнца. — В подтверждение истинности своих слов Олень-Семь прикоснулся к нефритовой палочке, продетой сквозь его нижнюю губу. — Земледельцы, с которыми я разговаривал, видели их очень близко и слышали, что они говорили на английском. Кроме того... — Он вдруг умолк и впервые отвел глаза.

— Продолжай, — снова сказал Обрегон, голосом никак не обнаруживая своего нетерпения.

— Они говорят, что у янки есть гора, которая ходит.

Покрытые старческой пигментацией руки Обрегона вцепились в подлокотники кресла.

У разведчика разом пересохло во рту.

— Я только повторяю то…

— Да, конечно.

Старик поднялся и подошел к окну. Там, за площадью и селением, за лоскутьями полей в долине, над зазубренной вершиной Курильщика в воздух тонкой струйкой поднимался дым.