Я рванулся вперед, встав с ним нога в ногу и вцепившись ему в лицо. Наши носы почти соприкоснулись. Тяжелый вздох вырвался из моих губ. Я даже не знал, почему. Почему я, наконец, решил прорваться сквозь это дерьмо.

— Мне плевать, что я сделал с тобой почти два гребаных десятилетия назад, Себастьян. — Я ткнул пальцем ему в грудь. — Это была ошибка, и я плачу за нее каждый день. Дорогой ценой. Я попросил прощения. Я постоянно прошу. Но сейчас я говорю тебе: если ты причинишь боль этой женщине, я уничтожу тебя и не оставлю ничего, что можно было бы запятнать. Ты понял?

Его голубые глаза заблестели. Я подумал, не заплачет ли он. Интересно, сможет ли он вообще. Я никогда не видел, чтобы Себастьян плакал. С тех пор как ему исполнилось пять. И даже после того, что я с ним сделал.

— Если она тебе так дорога, почему ты согласился ее бросить?

Из-за тебя,– хотелось закричать мне. Потому что я был слишком занят, пытаясь сделать все лучше для тебя. Пытался исправить тебя. Я не мог спасти вас обоих, поэтому выбрал тебя.

Я вспомнил тот момент, когда пообещал Себастьяну держаться подальше от Брайар.

Он сидел на больничной койке, а я держал зеркало и смотрел, как он распутывает бинты на лице. Как только он увидел себя, его вырвало. На зеркало. На мою руку. На простыни. На кафель в палате.

Затем он повернулся ко мне, абсолютно серьезный, и спросил:

— Ты хочешь загладить свою вину?

Я кивнул, сердце заколотилось в горле.

— Я дам тебе все, что ты захочешь.

— Что угодно?

— Все, что угодно, — пообещал я.

— Я хочу твоего счастья.

Я покраснел, испугавшись того, как он это воспримет.

— Себ...

— Уходи от Брайар Роуз.

Мне показалось, что он ударил меня.

— Что, прости?

— Ты отнял у меня все шансы на счастье. Я лишаю тебя. Оставь Брайар Роуз, живи своей жалкой жизнью без нее и помни, каково это, когда у тебя отнимают то, что тебе дороже всего.

Я мог бы сказать «нет». Сказать ему, что он сказал это только от злости, страха и разочарования, что потерял все. Что, возможно, через месяц, или год, или даже пять он пожалеет о том, что попросил меня отказаться от нее.

Но он не пожалел.

Вместо этого я согласился.

— Потому что ты меня попросил, — тихо сказал я, хотя сама себе не верил.

— Это полная чушь, и ты это знаешь. — Себастьян отступил назад, покачал головой и выключил кран. — Но ладно. Я обещаю не разрывать ее на части, если она найдет сюда дорогу.

— Спасибо.

— Но я не могу обещать, что не буду говорить о тебе гадости.

Он уже стягивал с себя шорты - мой сигнал уходить.

— Все в порядке. — Я махнул рукой за спину. — Вступай в клуб.

— Я председатель. — Я захлопнул дверь перед его носом, покачав головой, но не раньше, чем он успел крикнуть: — Не волнуйся, Олли. Если тебе от этого станет легче, я уверен, что она ненавидит тебя меньше, чем я.

51

Оливер

Пушечное ядро с обрыва. Алкогольное отравление. Повесившись на бороде официанта длиной по пояс, которая, как я клялся, попала в мое вино.

Я не знал, как покончу с собой сегодня вечером.

Я просто знал, что убьюсь.

В данный момент я размышлял о том, чтобы схватить свой нож для стейков и проткнуть им сердце. Хотя я был открыт и для других способов, включая (но не ограничиваясь ими) набивание карманов камнями и бросание в озеро (спасибо, Вирджиния Вульф), а также старый добрый прыжок в «Ламбо» и нажатие на педаль газа на протяжении всей поездки в ближайший дуб.

Сказать, что ужин был ужасным испытанием, все равно, что назвать цунами мокрым.

Ужин не был ужасным.

Это была жестокая бойня масштабов Джека-потрошителя. Полное уничтожение жалких остатков моей души.

Как ни странно, причудливая обстановка напоминала мне сказку. Длинный обеденный стол в деревенском стиле тянулся по периметру причала, по бокам стояли деревянные скамьи. На простой льняной скатерти красовались канделябры из искусственного рога и голубые розы.

Свечи светились оранжевым светом, освещая наши лица. Нежные волны бились о берег, путаясь в песке, а затем отступали. Мы набили свои лица резными гранатами, импортным шампанским и свежим деревенским хлебом.