Шрифт:
Ана перекрестилась и подняла глаза к распятию, где Христос страдал на кресте. Вот зачем Бог привел ее в это святое место – не для того, чтобы она обрела покой, но осознала цель. Она думала о евреях гетто, готовых идти и трудиться для рейха, но нашедших лишь смерть. Это было не просто несправедливо, не просто жестоко или варварски. Это было даже не зло в чистом виде. Она не могла найти слов для описания происходящего.
Перед ее глазами встало лицо Эстер. От недостатка пищи и постоянных переживаний Эстер страшно исхудала, но глаза ее по-прежнему горели – ведь она помогала своему народу. Ана несколько раз пыталась убедить девушку принять помощь подпольщиков и бежать, но та всегда отказывалась – в гетто у нее важная работа. Ана знала, что Эстер права: несчастным нужны отважные и добрые люди, такие как Эстер, только так они смогут выжить. Но что будет с самой Эстер?
Они думали, чтобы вызволить хотя бы ее сестру, Лию. Ана вспомнила, как Эстер что-то говорила о поездах и о домогательствах эсэсовца. Тогда она не обратила на эти слова внимания, сосредоточившись на акушерских вопросах, но теперь все стало ясно. Ей нужно предупредить подругу. Она должна сообщить, чтобы они ни за что, ни при каких обстоятельствах не отправляли сестру на этих поездах. Нужно придумать другой способ вытащить Лию из гетто – любой ценой.
– Спасибо, – сказала она молодым подпольщикам, пожимая им руки. – Спасибо за вашу работу. Это важно, очень важно. Нацисты думают, что танки, пулеметы и безумная ненависть несут им победу, но мы сможем победить их терпением, спокойной силой и любовью. Да благословит вас Господь!
И она вышла из собора, с благодарностью склонив голову перед Богом. Она поспешила домой, к Бартеку и сыновьям, чтобы придумать, как спасти евреев от их преследователей.
Глава десятая. Февраль 1942 года
ЭСТЕР
– Пакет для вас, сестра.
– Для меня? Но я не…
Эстер прикусила язык, заметив предостерегающий взгляд, и взяла пакет. Стараясь не привлекать внимания, она прошла через коридор на склад, заперла за собой дверь и открыла посылку. Внутри были обычные лекарства, но еще и длинное письмо. Эстер вскрыла конверт, вытащила необычный лист бумаги и в ужасе ахнула. Вверху было написано «Свидетельство о смерти», а внизу неразборчивым докторским почерком было вписано имя: Лия Пастернак.
– Лия! – ахнула она, пытаясь что-то понять.
Утром сестра была дома, собиралась на работу. Последние несколько дней она сильно волновалась, переживая из-за возвращения Ганса. Но пока все было спокойно. За зиму тысячи людей уехали поездами, и каждый раз семья думала, не отправить ли с ними Лию, но каждый раз решали, что лучше держаться вместе. Они молились за свою девочку, и Бог пока что хранил их. Но наступил 1942 год. Если Ганс вернется, времени не останется. Эстер снова и снова перечитывала зловещие слова. Руки ее дрожали. Даже нацисты не смогли бы за два часа кого-то убить и выписать свидетельство!
Пытаясь собраться с мыслями, Эстер развернула письмо. Письмо было написано печатными буквами, но смысл был ясен:
«Это свидетельство – пропуск для твоей сестры из гетто. Она не должна ехать поездами, потому что это совсем не то, что говорят. Есть те, кто ей поможет. Через два дня на фабрику твоего мужа прибудет телега, чтобы забрать груз военной формы. Если вы спрячете сестру под одеждой, наш человек вывезет ее из гетто. Властям вы представите это свидетельство. Вы должны оплакивать ее, но ваши сердца будут радоваться, потому что лично обеспечим ее безопасность, раздобудем новые документы и устроим в хороший дом. Молюсь, чтобы в скором времени вы воссоединились и были счастливы. Господь не оставит вас».
Эстер снова и снова перечитывала письмо. Спрятать сестру под одеждой. Представить свидетельство. Горевать. Смогут ли они? Ваши сердца возрадуются – конечно, они возрадуются.
Эстер пришлось работать довольно долго, но потом она нашла предлог, чтобы уйти. Она бегом побежала домой, к матери.
– Мы сможем вызволить Лию! Через два дня! Мы должны сказать ей сегодня. Скажи, чтобы она притворилась больной и вернулась домой. И нам нужно поговорить с Филиппом.
Мама перепугалась. Эстер понимала ее чувства, но им предложили спасение, и за эту возможность следовало ухватиться обеими руками. Она усадила Рут и терпеливо прочла ей письмо, а потом разорвала на мелкие кусочки и закопала клочки в золе камина. Свидетельство о смерти она спрятала над балкой на чердаке. Два дня! У них всего два дня! Сердце ее отчаянно колотилось. Она боялась, что так и будет, пока она не увидит, как телега выезжает за ворота гетто вместе с ее сестрой.
Той ночью они строили планы. Рут передала Лии, чтобы та начала кашлять. Когда девушка услышала, как два эсэсовца говорят о скором возвращении друга Ганса, воображаемая «болезнь» стала почти настоящей. Начальник отправил ее домой пораньше – почти неслыханное дело! Невыносимо было слушать постоянный кашель и видеть, как она кутается в драное одеяло. Лия выглядела так жалко, что Эстер почти поверила, что она на грани смерти.
– Ты должна быть смелой, Лия. Ты должна быть смелой и спокойной. Очень, очень спокойной. Ты сможешь?
Сестра посмотрела на нее серыми глазами, в которых плескался страх, но все же кивнула.
– Я смогу, Эстер. Я буду одна?
– Совсем недолго, дорогая. Когда ты выберешься из гетто, Ана о тебе позаботится.
Лия снова кивнула.
– Из гетто, – повторила она шепотом.
– Только если мы все сделаем правильно, – предостерег их Мордехай, судорожно сжимая руки.
– Мы сделаем, – спокойно ответил Филипп. – Мы сделаем.
Но это было трудно. Через два дня, когда телега могла прибыть в любой момент, Рут и Эстер провели Лию на задворки мастерской, крепко держа ее под руки.