Но я уже целую вечность не чувствовала себя так хорошо.

Этим утром я проснулась, и перспектива просидеть весь день дома с телевизором или книгой вызвала у меня тошноту. Сумасшествие от переполоха даже близко не подходило к тому, что я чувствовала.

Я прибралась в фермерском доме. Дважды. Я исследовала границы участка и заглянула внутрь старого сарая, решив, что жуткая сова, таращащаяся на меня изнутри, может жить там вечно. Я готовила каждое блюдо, не торопясь делать необычные вещи, которых у меня не было целую вечность, например, посыпать тарелку петрушкой, а пасту пармезаном. Я пекла до тех пор, пока все, что осталось от моего запаса муки и сахара, не превратилось в белую пыль.

Если бы я провела в этом доме еще хоть минуту, был шанс, что я бы сожгла его дотла. Поэтому я надела теннисные туфли и бейсболку, а затем побежала трусцой по своей посыпанной гравием дороге. Я столько лет тренировалась на беговых дорожках отеля или в тренажерном зале Нэшвилла, где у нас с Эверли был общий личный тренер, что забыла, как освежает — бегать под лучами солнца, вдыхая свежий воздух.

Вдалеке синели горы, завораживающе отвлекая от напряжения в моих мышцах. Прежде чем я осознала это, мои ноги коснулись шоссе, и я просто продолжала бежать.

Когда показалась Первая улица, я подумала о том, чтобы отправиться домой. Но идея увидеть другое лицо, даже на расстоянии, была слишком привлекательной.

Боже мой, как мне было одиноко. К жизни отшельника нужно было приспособиться. Прошло всего четыре дня с тех пор, как Дюк приходил на ферму с пиццей, но эти четыре дня тянулись как вечность.

Будь проклята паранойя. Я была беспомощна перед очарованием тротуаров Каламити.

Когда я перешла с бега на ленивую прогулку, то прошла мимо нескольких владельцев магазинов, готовящихся к открытию. Они расставляли доски для сэндвичей и меняли вывески с «закрыто» на «открыто». Каждый человек, мимо которого я проходила, приветствовал меня улыбкой и пожеланием доброго утра. Этот маленький, простой человеческий контакт поднимал мне настроение.

На каждую улыбку, которую я получала, я отвечала тем же. И впервые за многие годы я почувствовала, что меня видят. Не узнают. Видят.

Здесь у меня не было таланта. Я не была богата. Я даже не была хорошенькой, с этими потными волосами, спрятанными под бейсболкой, и ярко-красным лицом.

Я была просто женщиной, вышедшей на пробежку. Я была никем. Никем особенным.

Свобода была пьянящей, поэтому я отбросила в сторону остатки страха быть узнанной и просто стала наслаждаться тем, что я никто. Я наслаждалась каждым шагом по Первой улице, а затем и теми, что заводили меня дальше в Каламити.

Я бродила по случайным боковым улочкам, бродила по потрескавшимся тротуарам, затененным пышными зелеными деревьями. Дома в Каламити оказались именно такими, как я и ожидала, — простыми и практичными. Ни один из них не был роскошным или безвкусным.

Это были просто обычные дома, расположенные на прямых улицах, с дворами, которые нужно было косить летом, и подъездными дорожками, которые нужно было расчищать зимой. Не было никаких закрытых сообществ, которые не пускали бы людей ни внутрь, ни наружу. Дома располагались перед своими участками, оставляя задние дворы для игр и садоводства.

Здесь было спокойно. Тихо. Приятно. С каждым кварталом я все больше влюблялась в Каламити. Я могла бы принадлежать этому месту, не так ли?

Может быть, когда через шесть месяцев истечет срок моего договора аренды, я смогу купить один из этих прекрасных домов. Я бы покрасила входную дверь в дикий цвет, например, в мандариново-оранжевый или лаймово-зеленый. И Джейд Морган стала бы чьей-нибудь соседкой.

Вот только как я собиралась купить дом? Наличными? У Люси Росс были деньги. Джейд Морган же была на мели и точно не смогла бы взять ипотеку.

И смогу ли я действительно навсегда расстаться со своей настоящей личностью? Буду ли я по-прежнему самой собой, если у меня не будет моего имени?

Мои глаза наполнились слезами. Это было странное чувство — осознавать, как много от твоей индивидуальности заключено в имени, в чем-то, что было дано тебе в день твоего рождения. Но я была Люси Росс. Мои родители дали мне это имя с любовью, и я была такой женщиной, какой они меня воспитывали. Храброй. Любящей. Верной.

Доверчивой.

Недостатки и все такое, но по крайней мере, у Люси была история. Джейд Морган родилась из списка детских имен, найденного в Гугле. Она действительно была никем. О, как иронично. Я годами надрывала свою задницу, чтобы стать кем-то. И сейчас я просто выбросила все это.

Сколько лет я гналась за своими мечтами? Скольким я пожертвовала ради своей карьеры? Что бы почувствовали мои родители, если бы увидели меня сейчас? Смотрели ли они на меня сверху, разочарованные?

Была ли я разочарована в себе?

Музыкальная индустрия была беспощадной. В моей карьере было гораздо больше, чем просто пение и гастроли. Контракты и переговоры за закрытыми дверями были изнурительными и бесконечными. Пристальное внимание общественности было невыносимым, а с негативной прессой бороться было невозможно. Миллионы людей пытались проникнуть в мою жизнь только ради частички славы и богатства.