Теперь у меня под подушкой вопил будильник. Бледные разводы зари растекались за окном. Мне нужно было встать и поехать на свадьбу. Но вместо этого я выключила телефон и заснула.

Мне приснилось, будто мы опять прогуливаем занятия, потому что не влезли в холодный тамбур электрички. На улице — скрипучий снег и белеют ресницы. Мы покупаем замороженную пиццу, бутылку вина и дожидаемся, пока мои родители уедут на работу. Запускаем «Спеши любить» — диск поначалу шуршит в DVD-плеере. Мы заканчиваем реплики за Лэндоном и Джейми и роняем слезы на остатки погретой в микроволновке пиццы, когда Джейми умирает. Потом Лена говорит, что ее родители всегда курят в квартире, и мы курим у меня в комнате и допиваем вино, хотя в нашей квартире никто сроду не курил. Ранним вечером Лена уходит домой, а я понимаю, что от моих обоев с пупырышками несет сигаретным дымом, а окна намертво заклеены на зиму — не проветрить. Я начинаю метаться по дому, беру мамины духи и обильно обрызгиваю ими стены. Мама возвращается с работы и заходит в комнату со словами:

— Чем пахнет?

Я говорю:

— Не знаю, наверно, от соседей.

Мама не успокаивается:

— Кто тут курил?

Да никто, мам, никто тут не курил.

Это все чужое, все — сон, все — дым, все скоро развеется.

— Ты взял вилку? Хорошо! Теперь воткни ее в свой сосок!

Я пыталась делать домашку, но Ви мне мешала.

Львов хотел закопать меня в песке своей латыни, как Саида из «Белого солнца пустыни», чтобы только голова торчала из всех его плюсквамперфектов и поговорок. Даже списать было не у кого: никто не хотел тратить все выходные на перевод дурацких упражнений. Если домашку не делала я, то неуд получала вся группа. Иногда Львов швырялся стульями, когда один за другим студенты поднимались на его зов и по-крокодильи молчали в ответ на просьбу что-нибудь просклонять или проспрягать.

— Margaritas ante porcos! — тогда рычал он.

У Ви было красивое дагестанское имя, но я называла ее просто Ви.

Ви мне досталась вместе с комнатой от ее бывшего мужа. Мы с ним когда-то приятельствовали, но ЛитИнстиут его испортил. Он начал писать рассказы с библейскими аллюзиями и на этой почве возомнил себя великим прозаиком, перестал ходить на занятия, бухал и вообще потерял человеческие контуры. В конце концов его выгнали из института и из общаги. Я как раз перессорилась со своими соседками и переселилась в комнату к Ви.

— Воткни сильнее, пусть идет кровь! — низким голосом приказала Ви в телефон. — Я буду лизать твою окровавленную грудь.

Я закатила глаза. Чтобы меня умаслить, соседка достала замороженные котлеты и жестами спросила, сколько разогреть на меня — одну или две.

— Abiens, Abi! — буркнула я вослед, когда она выплыла в коридор со сковородкой.

Ви раньше работала ночной охранницей в Академии водного транспорта, и будущие моряки водили вокруг нее хороводы. Она была — как Шахерезада: глаз не отвести — тоненькая, с черными волнистыми волосами и родинкой над губой. Потом ей надоели ночные смены. К тому же, они с Олей в этом году выпускались и копили на съемное жилье.

Мы втроем ездили в Лит, болтались по Тверскому бульвару и ходили на оперу в Большой театр. Денег на билеты у нас не было, но по студенческому можно было получить проходки на самые дешевые места, откуда было видно половину сцены. Так я полюбила оперу. Мы наряжались, бродили по театру, и, стоя на верхнем балконе, я рыдала над судьбой Мими, Виолетты, Чи-чио-сан и прочих страдательных покойниц.

Как-то в антракте я сфотографировала Ви в коротком блестящем платье на фоне красной портьеры. Ви выложила эту фотку на «Авито» с подзаголовком: «Ищу работу». В объявлении говорилось, что она готова помогать по хозяйству, но рассмотрит и другие предложения.

Предложения не заставили себя долго ждать. Прямые непристойности мы отметали сразу. Но люди нас все равно удивляли.

Так мы и нашли телефонного извращенца. Он платил пятьсот рублей за двадцать минут разговора и звонил чуть ли не каждый день. За те же пятьсот рублей в начале своей репетиторской карьеры я ехала на другой конец города и проводила полуторачасовое занятие.

Звонки превратились в рутину.

— Да, да, — изображала Ви страстную госпожу, — ты хочешь, чтобы я на тебя помочилась?

Это она вернулась с котлетками, шипящими на сковородке.

— O tempora, o mores! — воскликнула я.

Надо признаться — мой латинский минимум сводился к сотне обязательных пословиц, так что я могла цитировать только банальности.

Ви попрощалась с клиентом и призвала меня к трапезе.

— Задолбал он, — сказала я.

— Да он безобидный…

— Ты только не говори ему, где учишься! А то будет — как с Олей.

А было так. Оля решила устроить личную жизнь и дала объявление в газету. «Взрослый и свободный», — перечислила она немногие требования к кандидату. Такой способ знакомства в эпоху интернета казался ей романтичным.

— Как в книгах! — мечтательно вздыхала она.

Кандидат нашелся. Они писали друг другу письма, цитируя Мятлева. Спустя год Оля ворвалась в нашу комнату с воплем: «Па-ма-ги-те!» Мы заперлись на замок и держали оборону, пока ее пылкий поклонник на манер кота Леопольда барабанил в дверь с ласковым: «Ольга, выходи!» Потом охранник вытолкал его на улицу. Оказалось, переписка оборвалась, когда Оля узнала, что ее избранник сидит в тюрьме. Она перестала отвечать на полные томления письма и забыла эту историю как страшный сон.