Экзамен по русскому языку в Лицей был несложным. Нужно было написать обычный диктант. Допускалась одна ошибка. Я выяснила, из какого сборника берутся эти диктанты, и вместе с зубрежкой правил весь год диктовала тексты из сборника, пока их не выучивали наизусть. С Дашей мы спокойно прошли программу и все у нее было хорошо. Но к весне ее мама заволновалась.

— Точно Даша поступит? — терзала она меня за чашкой кофе, теребя рукав кружевного халатика.

— Должна, — я пожимала плечами.

— А вдруг диктант будет другой, незнакомый?

Она нервно курила одну за одной.

— Правила-то мы выучили.

— Но ошибиться она может?

— Все могут ошибиться, — многозначительно отвечала я.

Дашина мама расстроилась.

— Просто, — она нагнулась ко мне… — Если может ошибиться, то, наверно, лучше подстраховаться?

— В каком смысле? — я с удовольствием сжевала профитролину.

— Угощайтесь еще, — Дашина мама пододвинула ко мне тарелку с пирожными. — Просто мы знаем, что можно подстраховаться… Но дорого.

Я похлопала глазами:

— Да?

— Угу, — она понизила голос. — Миллион.

Я чуть не подавилась второй профитролиной.

— Вот и мы думаем — совсем они там… — рассмеялась женщина.

— Да вы не волнуйтесь, — сказала я. — Мы хорошо подготовились. Ну в крайнем случае на следующий год поступите.

Дашина мама чуть ли не затряслась, как их маленькая собачка, и покачала головой.

Мы позанимались еще пару месяцев. Даша щелкала диктанты про зайчиков и ежиков, словно орешки. Наступил май. Пора экзаменов. Я написала Дашиной маме:

— Все будет хорошо! Удачи!

Она мне ответила:

— Вы не волнуйтесь, Анна Игоревна, у нас все схвачено!

Дальше шли пять смайликов с цветочками.

Я поняла, как чувствовал себя мой инструктор по вождению.

Даша поступила в Лицей. Как, впрочем, и другие мои ученики, которые просто хорошо занимались.

После этого случая я осознала, что мы с Химерой слиянны и русская жизнь затейлива в своих хитростях. Беги не беги — лапа настигнет тебя, как мышку, и приподнимет за хвостик.

И все же апофеоз моей внутренней войны с Химерой наступил неожиданно. Мне написала Оксана. Оксана всегда спешила, ее кучеряшки, как волнистые древесные стружки, беспорядочно спадали с головы вместе с такими же кучерявыми мыслями. Ее юркая голова то и дело высовывалась из какой-нибудь комиссии или оргкомитета.

— Привет! Я могу порекомендовать несколько человек на стипендию в Союз. Хочешь тебя впишу? Только надо будет отдать им половину, — предложила мне Оксана.

Мне нужны были деньги. Я уже перешла Рубикон. Чего добру пропадать — рассудила я. О коррупционная лапа, ты уже схватила меня за хвостик! Я мышь, я жажду мелких земных благ, я винтик великого круга жизни. Теперь я готова вернуть половину стипендии нуждающимся.

— Давай, если я у них не в черном списке…

К моему удивлению, мне пришла вначале анкета на стипендию, а потом — и сама стипендия. Карточка потяжелела. Я с грустью подумала: ну что ж, я обещала, я отдам. И стала ждать звонка или письма из Союза. Но никто мне не звонил и не писал. И Оксана не писала. Чем больше проходило времени, тем меньше мне хотелось расставаться со второй половиной стипендии — это почти месяц жизни, в конце концов. Нет, если бы у Оксаны были неприятности, тогда другое дело… Я перестала отвечать на звонки с незнакомых номеров. Ведь никогда не поздно вернуться к своим принципам, нащупать в себе нравственное начало. Посмотреть, так сказать, в коррупционную морду, и ударить ей по носу своим хвостиком.

«Слабость — это как у бедной Лизы. У нее не было ни каких оснаваний самоубиватся. Лиза была глупая, а ни какой ни луч света в темном царстве. Могла бы использовать сто рублей чтобы все наладить, а она взяла и бросила больную мать на смерть!»

Так написал на пробном экзамене Зебров. И теперь его будущее смотрело из рамки листа, как из поминальной.

Варвара Владимировна исправила слова «никаких», «оснований», добавила мягкий знак инфинитиву… И разрыдалась. Ее окружали пыльные обои, потертый диван с желтоватыми разводами и разбухшие деревянные рамы, через которые забирался в квартиру холод.

Прислонившись лбом к стеклу, у дома стояла кислая московская зима и мрачно заглядывала в комнату. Лампа в патроне, примотанном изолентой, мигала.

Варвара распахнула дверцу шкафа, достала ласты с растянутыми пятками, валявшиеся без дела еще со времен ухода мужа, и извлекала из левого ласта газетный сверток, а из него — сто семь тысяч восемьсот рублей — пересчитала.

Утром она отправилась в турагенство. Листала каталог с турецкими пальмами и полотенчатыми лебедями. Но перед Новым Годом оставались только удаленные от берегов клетушки по ценам четырехзвездочных отелей.