— Не смотрите на меня. Я был совершеннолетним, когда делал свои. Я не знаю законов Висконсина.

— Нет причин для продолжения этой дискуссии, потому что у тебя нет согласия родителей.

Шерри одаривает Хейли самодовольной улыбкой.

— Никто её не увидит, если я не соберу волосы в пучок или высокий хвост.

— Никто её не увидит, потому что у тебя её не будет, — говорит Скотт.

— Это всего лишь крошечная татуировка! У Гриффина они повсюду, возможно, даже в местах, о которых мы не знаем. Держу пари, у него и на заднице есть татуировка.

Гриффин с набитым ртом опускает подбородок, так что все смотрят на меня, ожидая подтверждения. Кажется, что моя кожа сейчас такого же оттенка, как и зонтик над нами.

— Правда, Суэйзи? — спрашивает Хлоя.

— Я… ну…

Потрясающе. Двое любопытных родителей и три девочки — семнадцати, пятнадцати и одиннадцати лет — ждут моего ответа.

В данный момент моя любовь к этой семье ослабевает.

— Было бы проще, если бы я всем показал?

Гриффин откидывается на спинку стула и расстегивая свои поношенные, выцветшие джинсы.

Я отворачиваюсь от него и закрываю лицо руками.

— Не снимай штаны, Грифф.

Из груди Скотта вырывается низкий смешок.

— Я хочу посмотреть!

Софи подпрыгивает на стуле и хихикает, не понимая, что разглядывать задницу своего старшего брата неприлично, особенно за ужином. Ей одиннадцать. Она поймет это через несколько лет.

Хейли ворчит и отправляет в рот кусочек салата, после чего все возвращаются к еде.

Гриффин наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Серьезно, детка? Из всех сидящих за этим столом ты отвернулась и спрятала лицо от перспективы увидеть мою задницу?

Я прикладываю салфетку к губам заканчивая жевать.

— Это рефлекс, — говорю я с улыбкой.

После ужина мы устраиваем турнир по бадминтону на заднем дворе. Конечно, мы с Гриффом выигрываем. Затем мы отправляемся на долгую прогулку на его «Харлее» навстречу закату. Это именно та жизнь, которую я люблю. Мои родители выражали свою любовь ко мне единственным доступным им способом, и теперь я понимаю это более ясно и с большей благодарностью, чем раньше. Однако я никогда не чувствовала себя полностью соответствующей их ожиданиям. За этой любовью я всегда видела тень разочарования.

— Не двигайся. — Я крепче обнимаю Гриффина за спину, пока он глушит двигатель своего байка.

Он переплетает свои пальцы с моими, обхватывающими его грудь.

— Ты в порядке?

Ещё через несколько секунд, наслаждаясь ощущением наших тел, прижатых друг к другу, я отпускаю его и снимаю шлем.

— Я в порядке.

Он снимает шлем и бандану, пока я слезаю с «Харлея». Я могла бы наблюдать за ним бесконечно. Меня завораживает то, с какой аккуратность он кладет наши шлемы на полку и вытирает свой мотоцикл. Гриффин бережно относится ко всему, что у него есть: как к новым блестящим вещам, так и к старым, обветшалым вещам, таким как его дом и гараж.

— Я думаю, у тебя старая душа14, Гриффин Кэллоуэй.

Он вешает тряпку на крючок и одаривает меня своей самой сексуальной улыбкой парня-из-продуктового-магазина.

— Почему это?

— Мои родители часто говорили людям, что я мудра не по годам, потому что я знала то, чего не знали большинство детей моего возраста. Это были просто знания, случайные факты, а не мудрость. Но ты … ты умеешь ценить вещи и заботишься о них так, как мог бы это сделать человек вдвое старше тебя.

— Мои родители всегда проявляли заботу обо всём. И сейчас они продолжают это делать. Просто меня так воспитали.

Он пожимает плечами.

— Нет. Хейли и Софи — сплошные катастрофы. Я видела их комнаты. Хлоя стала чуть более аккуратной, но всё равно не такая, как ты. Не думаю, что ты был таким неряхой, скорее, это у тебя от природы, а не от воспитания…

— Старая душа, да? Из другого времени?

Он прижимает меня к своей груди и утыкается носом в мою шею, приподнимая меня над землёй.

Я обнимаю его руками, ногами и всем своим существом. Мне двадцать один год, а я уже нашла свое место в этом мире, и теперь каждый миллиметр моего тела прижат к нему.

— С тобой я чувствую себя в безопасности, — бормочу я, но это больше похоже на стон, в котором смешались физическое наслаждение и душевная боль.

Меня беспокоит, что я так сильно нуждаюсь в чувстве защищённости. Я не могу этого объяснить.

— Ты в безопасности, — говорит он между поцелуями у меня за ухом.

— Ты заставляешь меня чувствовать, что я принадлежу этому миру.