Шрифт:
Мальчиков усадили на скамейку. Из мешочка, затерянного в складках землисто-коричневой суконной юбки, мать достала две крошечные шоколадки, обернутые серебристой фольгой. И торжественно, словно совершая церемонию, вручила их детям — столь чинно, что впору было подумать, что шоколадки должны насытить ребятишек на всю оставшуюся жизнь.
— Eat this and be quiet [2] .
И родители, быстро шагая, растворились в тумане.
Бигуа долго бродил неподалеку от скамейки. Ему казалось, он теперь в ответе за мальчиков и должен присматривать за ними. Полковник был единственным, кто видел, как истрепанные бедностью родители бросили ребятишек. Но в самом ли деле бросили?
2
Съешьте и ведите себя примерно (англ.).
Ему вспомнилась табличка про потерянных детей.
Lost children should be...
— Возвратить им близнецов было бы жестоко, непростительно. Да и отыщутся ли когда-нибудь эти горемычные родители? Зачем еще, кроме как утопиться в Темзе, они так спешили прочь?
Бигуа снова обошел скамейку. Туман теперь еще плотнее. Один из малышей уснул. Полковник уже не колебался. Взяв детей за руки, он повел их к выходу из зоопарка, минуя часовую башню. Перекатываясь то вправо, то влево, туман зыбко расступался перед полковником, осанистым и важным, в пальто с высоким воротником, отороченным мехом. В гостинице он обнаружил в карманах у детей схожие записки:
Be good to us. We are twin brothers and orphans, four years old, born in Staffordshire [3] .
My name is Fred, — говорилось в одной записке.
Му name is Jack [4] , — в другой.
Тем же вечером Бигуа с женой возвратились в Париж, взяв с собой близнецов.
Потом мысли полковника перетекли к Жозефу, старшему из всех, пятнадцатилетнему мальчику — мы с вами повстречали его в прихожей, он держал в руках футбольный мяч. Бигуа украл Жозефа в Париже... Не станем, однако, забегать вперед, об этом мальчике — позже.
3
Будьте великодушны. Мы близнецы, нам по четыре года, родились в Стаффордшире (англ.).
4
Меня зовут Фред. Меня зовут Джек (англ.).
— Да их целые четыре! — сказал полковник своим чутким ноздрям. — Глядя на эту руку, не запрятанную в рукав рубашки (он как раз готовился ко сну и раздевался), я вынужден признать, что это рука похитителя детей!
На письменном столе лежала лупа.
— Ну-ка разглядим руку повнимательнее — разве это не кожа похитителя детей? И волоски на руке — тоже его, и нос, а ведь нос стал в дюжину раз больше, — продолжал он, подходя к зеркалу на камине. — Что ж, доброй ночи, пора спать! Хотя сперва нужно проверить, все ли в порядке у новенького, и убедиться, что он дышит ровно!
Полковник заглянул в соседнюю комнату. Антуан только успел прийти и притворился, что спит. Одеяло тихо поднималось от его невесомого дыхания. Видя, как мерно колышется детское одеяло, Бигуа — человек, которого на семь тысяч морских миль отнесло от дома и который теперь стоял босиком на толстом ковре, — успокоился.
Прежде чем вернуться к себе в комнату, полковник, не задумываясь, расправил и аккуратно сложил одежду Антуана, которую тот после своего ночного путешествия разбросал где попало. Но такой беспорядок не насторожил Филемона Бигуа; его мысли были далеко. Он не заметил, что на ботинках мальчика совсем свежая грязь, а курточка вся забрызгана.
На следующий день Бигуа видит на полу в гостиной нечто странное. Погодите, неужели это черепаха? Домочадцы понятия не имеют, как она здесь очутилась. Признайтесь же, черепахи, как вы умудряетесь проникать в людское жилье?
Антуан просит отдать черепаху ему.
Еще долгое время полковник недоумевает, откуда она взялась. Он чует, что вместе с Антуаном в дом пришло что-то необычное и эту загадку разгадывать не стоит, пусть тайна остается таинственной. По нескольку раз на дню Бигуа украдкой от всех подходит к черепахе, берет ее, вертит в руках, внимательно изучает лапы, маленькую головку, бугристый панцирь. Он хочет поселить ее на балконе, но Антуан так горячо и настойчиво отговаривает его, что полковник оставляет черепаху в детской.
Ложась спать, Антуан кладет черепаху рядом с собой в кровать. Сон не идет. За стенкой он слышит шаги строгого, статного незнакомца, который накануне следовал за ним по улице, а потом подошел и похитил. Бигуа кашлянул, но не от простуды, а лишь для того, чтобы намекнуть мальчику: он всегда здесь, рядом, и горло с кашлем у него не вымышленные, а самые что ни есть настоящие.
Наконец Антуану удается заснуть. Однако скоро он просыпается от тревожного сна: мама тянет к нему свои нежные руки, но кисти, и пальцы, и перстень — Филемона Бигуа.
Антуан стряхивает с себя эту жуть. В ночной сорочке бежит он приютиться в комнате полковника, ему нужно чувствовать взаправдашние, живые человеческие руки. Полковник обнимает его, успокаивает, заботливо укладывает в кровать, дает стакан воды. Антуан разглядывает руки своего похитителя — незнакомые, странные руки из чужой семьи и страны, с дальнего конца света, окрепшие от молока диких коров.
— Хочешь, отвезу тебя домой прямо сейчас?
— Нет.
— А завтра утром?
— Никогда не отвозите.