Так я и знал, что он докопается до обеих причин беспокойства, и вторую озвучивать было намного опаснее. Однако, если уж он направил на тебя этот стальной требовательный взгляд, то отмолчаться бы уже не вышло. Глубоко вздохнув, я оглянулся, убедившись, что никто не услышит.

– Лорайн… – начал я, но он оборвал меня громким хохотом.

– И к тебе приходила, да? – осведомился он, отсмеявшись. – Хотела знать детали наших маленьких бесед, надо полагать? И что она предложила? Серебряный соверен?

– Два, – сказал я, вызвав очередной приступ смеха.

– Тодману она предложила только один, как будто я сообщил бы ему хоть что-то дороже крысиного дерьма.

– Он тебе рассказал?

– Конечно. Уж Тодман-то не станет переживать о том, как заслужить расположение. В отличие от тебя, а?

От неожиданного сердечного порыва мне захотелось выпалить покаянное объяснение, которое он остановил, покачав головой:

– Успокойся, парень. Не впервые Лорайн крысятничает, где не надо. И не в последний. Интриговать у неё получаются лучше всего, а ещё лучше выходит только бесить меня занудным беспокойством. – Его лоб мрачно нахмурился. – Признаюсь, я пока не решил, что делать с ней, когда всё закончится. Если сделать её герцогиней, то в будущем это может вызвать всевозможные осложнения.

– Герцогиней? – от смеси удивления и понимания слово слетело с губ, и я не успел его остановить. Я ведь слышал, как он признавал свои устремления, но поразительно было, что сейчас он говорил о них так открыто. «Так он на самом деле собирается это сделать», – подумал я, и меня передёрнуло от беспокойства, что он может обидеться, но он лишь снова рассмеялся.

– А в чём, по-твоему, заключался весь мой грандиозный замысел, Элвин? Не бывает же герцогства без герцога, а?

На этот раз мне удалось не озвучить весь поток вопросов, вскипевший у меня внутри, и я лишь разинул рот, как хромой попрошайка, которым часто притворялся.

– Ты хотел узнать, как простой бастард осмеливается сесть на место герцога? – осведомился Декин. – Ты думаешь, что король уж точно никогда не потерпит такой произвол. Позволь, я поделюсь с тобой уроками, которые получил от своего отца. Возможно, ты считаешь, что я его ненавидел, и тут ты прав. Да и как мне не ненавидеть человека, который отказался признать моё рождение? Человека, который приговорил своего сына, своего старшего сына, добавлю, к жизни в голоде и насилии. Но ненависть рождается не из безразличия, а из опыта. Я ненавидел его, потому что я его знал.

Моя мать, наверное, не была его любимой среди нескольких женщин, которых он держал в разных домах и замках. Всем давалась должность экономки и платилась разумная плата, поскольку он всегда был щедрым любителем шлюх. У моей матери был острый язычок, который её знаменитая красота не всегда восполняла, но он был достаточно острым, чтобы найти мне местечко, когда я из младенца вырос в безбашенного, раздражающего ребёнка.

Сначала я крутил вертела на кухнях, часами потел перед жаром огня и всё думал, что и сам жарюсь вместе с мясом. Потом я убирал навоз из конюшен, полол сорняки в садах и выполнял любые работы по дому, на какие только меня из-под палки не гнали его управляющие. Разумеется, все они знали о моей крови – это не было какой-то тайной, но никто не говорил ни слова, и уж тем более я. На меня не жалели ни палок, ни кулаков, есть давали помои и заставляли спать среди гончих. Мой отец любил своих гончих. Относился к ним с огромной теплотой и всех знал по именам. Они сбегались к нему, тявкали, лизались, а он раздавал им угощения и добрые слова – слова, которых никогда не говорил мне. Столько лет под его крышей, меня таскали в его свите из замка в замок, и за всё это время мне не было сказано ни слова. Но не поэтому я его ненавижу, хотя считаю, что этой причины уже достаточно.

Моя мать умерла спустя месяц после моего тринадцатого дня рождения. Какая-то болезнь от вздутия в утробе, так мне сказали, а точнее сказали ему, а я стоял рядом, сопя и пытаясь не захныкать. Я думаю, звук моего сопения привлёк его, и это единственный раз, когда он прямо на меня поглядел. Осмотрел меня с ног до головы, всего за миг. «Он уже довольно крепкий», – сказал он управляющему. «Отведи его к сержанту».

Декин замолчал, и, шагая дальше, смотрел куда-то вдаль. Я увидел на его лице отражение неприятных воспоминаний и понял, что это будет редкая, а то и вовсе ни разу не рассказанная история.

Когда он продолжил, то говорил уже с резкой, нарочитой лёгкостью циника от рождения.

– Шесть лет под знамёнами. Мне повезло стать солдатом аккурат, когда снова начались герцогские войны. Если какой-нибудь уебан тебе скажет, что битва – это славная штука, то разрешаю вырезать его лживый язык. И всё же там я получил целую кучу ценных навыков. Резать человеку глотку лучше всего, когда он лежит раненый – надо зажать ему рот ладонью и наклониться над ним, чтобы остальные подумали, будто ты добрым словом облегчаешь ему последние секунды. Я узнал, как часто солдаты прячут самые ценные вещички в сапогах. Помни это, если доведётся когда-нибудь обыскивать поле битвы ради наживы. Но более всего служба научила меня, что знати плевать на жизни тех, над кем они себя поставили. По-настоящему их волнует только удвоенная жажда богатства и власти. Знаешь, маршируя за стенами отцовского замка, я узнал о своей семье куда больше, чем в нём. Оказалось, что всего-то дюжину десятилетий назад родня моего отца почти не отличалась от простых керлов.

Притязания Руфонов на это герцогство появились, когда предыдущий герцог выбрал не ту сторону в споре с каким-то королём касательно прав на воду, или что-то вроде того. Неважно. Важно то, что закончилось всё кровавой резнёй, после которой у обедневшего семейства из Амбриса оказались незначительные притязания на герцогство, которые король решил поддержать, поскольку бедняками управлять легче, чем богачами. Сытое брюхо после жизни впроголодь даёт огромную лояльность. И, что важнее, первый герцог из рода Амбрисов, сэр Милтрам, и сам был бастардом, как ты и я. Всё это записано в истории, если тебе захочется разузнать. А ещё там есть, но не так легко отыскать, что сэр Милтрам, заполучив место герцога, целый год потом разыскивал и убивал любого несчастного хотя бы с каплей крови старого герцога. Готовность сделать необходимое, невзирая на сомнения – издавна одна из отличительных черт моей семьи.