Сонав мало изменился с того времени, когда я в компании местных подростков лазил по каменистым пустошам в поисках кусков малахита: серо-жёлтые склоны с тускло-зелёными пятнами хвойников, голубой овал озера Со в изумрудном кольце полей, в пяти местах прерывающемся вставками деревень.

Стоящий за моей спиной Хчит-Дубал, выступавший проводником в путешествии от Вохе-По до внутреннего Сонава, прокомментировал: «Сколько раз ни смотрю вот так вниз с перевала, всё равно всегда дух захватывает». Ничего не отвечаю, ограничиваясь пожатием плеч, и начинаю молча спускаться вслед за «макаками», сопровождавшими меня в нынешнем путешествии на восток Пеу: ведущая вниз тропа крутая, а я ещё не отдохнул толком после последнего отрезка подъёма, так что нужно беречь дыхание, не отвлекаясь на лишние разговоры – это молодые могут позволить себе разговоры на столь непростом маршруте, а в моем возрасте приходится, стиснув зубы, хватать ртом воздух и надеяться, что не сильно осрамишься перед спутниками.

У подножья стены кратера устраиваем привал, наскоро перекусив копчёным мясом и сушёным коем, и молодой и неугомонный тенхорабит уверенно ведёт наш отряд дальше, к берегам озера и жилым местам. А вот и первое отличие от прежних времён: то и дело встречающиеся разработки медной руды – выкопанные в случайном порядке ямы разной формы и глубины, следы костров, мусор, неизбежно сопровождающий стоянки хомо сапиенсов, в независимости от эпох. Разумеется, здесь не было консервных банок или бумаги с пластмассой – преобладали куски лубяной ткани, объедки да служившие в качестве ложек-вилок-тарелок деревянные щепки, обломки веток и крупные листья. Насчёт соблюдения порядка и чистоты местные копатели руды не заморачивались, мусоря повсюду вокруг стоянок. Чирак-Шудая на них нет. Наш главный металлург и руководитель тяжелой промышленности своих подчинённых в хвост и в гриву гоняет за подобное свинство – так что в промышленной зоне Кесу-Талу повсюду царит образцовый порядок. Хотя, с другой стороны, органика за несколько лет полностью разложится, вернувшись в природный круговорот вещества – это вам не пластмасса моего родного мира.

Кроме разработок медной руды очень быстро нахожу ещё одно отличие от прежнего Сонава – раньше приходилось постоянно обходить или перепрыгивать торчащие там и тут камни, теперь же можно более-менее сносно перемещаться по натоптанным и худо-бедно расчищенным тропам. В мой первый визит к родичам в Тено-Кане, помнится, кроме проторенного пути к южному краю кратера, ведущего в Бонко, существовал только ещё один – на юго-запад, к «Текокским воротам», которые правильнее называть было бы «Огокскими», потому как через то ущелье выходили в земли огов, а уже оттуда через Кехет шла дорога в Текок. Ну, и тропинки между деревнями и по полям.

Благодаря проторенной тропе к закату успели добраться до лежащего на северном берегу Со селения Топу. Местные обитатели, разумеется, удивились целой ораве гостей, пришедшей с не совсем привычной стороны: Хчит со товарищи, взявший в привычку бродить по горам, уже приручил сонаев к тому, что через самую высокую стену кратера могут пожаловать визитёры, но не четыре же десятка человек сразу.

Впрочем, удивление не помешало хозяевам проявлять гостеприимство, быстро ставшее совершенно искренним, когда им было объявлено, что в подарок деревня получит несколько шерстяных безрукавок, аналогичных тем, в коих щеголяли мои «макаки» и вызвавшиеся сопровождать нас молодые тенхорабиты. Здесь уже наслышаны про «вохейское полотно из ворса овец», в котором тепло на самой большой высоте в горах. И через Кано до меня регулярно доходят намёки, что неплохо было бы моим сонайским родичам получить такой замечательный материал.

До глубокой ночи в Мужском доме Топу не стихают разговоры: парочка сонаев из нашего отряда, найдя среди принимающей стороны старых знакомых, быстро завязывает беседу, представляя остальных своих товарищей, затем местные уроженцы и сопровождающие меня «макаки» по папуасскому обычаю выясняют общих друзей-приятелей, и хозяева начинают неторопливо пересказывать ту часть их биографий, что пришлась на родные края, а гости продолжают описывать столичный период бытия персонажей сегодняшнего обсуждения.

Мы с Хчитом и парой десятников-«макак» сидим в обществе местных «уважаемых мужей», возглавляемых старостой деревни Тибурегуем. Остальные мои спутники с почтенными сонайскими отцами семейств разбились на десяток компаний. Сидим, жуём смолу, потягиваем папуасскую брагу, закусываем копчёной рыбой и печёной свининой с коем. Молодой вохеец как само собой разумеющееся воспринимает то, что его допустили в круг самых уважаемых людей из числа присутствующих. Впрочем, если уж парень к Сонаваралинге-таки вхож, чего старосте Топу нос от парня воротить.

После перемывания косточек Кано и прочим сонаям из моего окружения, разговор сворачивает на дела местные и окрестные. Тибурегуй жалуется, что мало в Бонко меди выплавляют – настолько мало, что последние два год в Топу больше металлических предметов попадает из Текока, нежели от южных соседей. И достаются они чуть ли не дешевле бонкийских. Единственная причина, по которой меновая торговля с Такумалом до сих пор жива – это то, что предложить обитателям Горы, по большому счёту, в ответ нечего, кроме малахита, так нужного внизу. Вот так всё и крутится: вниз руда – вверх готовые изделия и немного меди для переработки.

Если честно, мне было всё это даже обидно слушать…. По идее говоря, Сонав связан с Бонко только жиденьким ручейком обмена руды на металл, и местные «сильные мужи» с удовольствием променяют его на более щедрые поставки из столицы; но здешние суровые места дают очень малый избыток сельхозпродукции, который можно пускать на обмен, вдобавок, расстояние в какие-то несчастные сто с небольшим километров делают любую торговлю крайне невыгодным предприятием. Скудность берегов Со – вещь очевидная, не зря же молодёжь отсюда постоянно уходит в столицу на службу правителям Пеу. Экспорт людей – единственное более-менее доходное дело, хорошо выходящее у моих сородичей.