Шрифт:
– Не знаю, как бы вёл себя в таких обстоятельствах я сам – утешаю ирсийского агента – Мне, наверное, повезло, и подобного опыта не имею. А что с твоей семьёй было после твоего ареста?
– Отца сразу же выпнули в отставку со всех должностей. Хорошо, хоть офицерского пенсиона и поместья не лишили. Братьев отчислили из кадетского корпуса. У сестры, самой старшей, помолвка расстроилась. Младших сестрёнок в школе травить стали. Мать слегла. И через полгода умерла. Но отец меня ни в чём не винил. Он просто сказал: «Каждый выбирает свою судьбу сам. Если таков твой выбор – я уважаю его».
– Тебе разрешили встречаться с родными?
– Связей отца только и хватило, чтобы устроить одно свидание со мной.
– А на Ирс каким образом ты попал?
– Мне и моим товарищам помогли бежать члены местной организации Палеовийской Народной Революционной Партии Социалистической Демократии: среди охранников тюрьмы оказались их сторонники. Всё было просто: напоили водой со снотворным, тех, кто не сочувствовал социал-демократам, открыли камеры и вывели нас наружу. Потом помогли спрятаться среди плантационных рабочих. Весьма поучительный опыт жизни среди тех, кого мы просто не учитывали в своих планах. Иногда мне даже кажется, что эти два неполных месяца на полях и в бараках были специально устроены нам для избавления от юношеских иллюзий – Лимпор усмехнулся одними губами и продолжил – Большую часть освобождённых вместе со мной я с ночи побега не видел. Меня же переправили сначала в метрополию под видом законтрактованного рабочего на военный завод: в промышленности постоянно требуются неквалифицированные «руки», туда последнее время гребут не только из чаимов, но и худо-бедно понимающими язык обитателями колоний не брезгуют. А потом в экипаже рыболовецкого судна я оказался в нейтральных водах, где меня пересадили на ирсийский траулер.
– А как же внутренняя стража и эта ваша… «Безопасность Родины»? – надо же, а соратники Рикая Тилтака, оказывается, прыткие ребята.
– Законтрактованных считают по головам, документы выправляют только в метрополии. По бумагам, они, конечно, законтрактованные, но на деле часто ловят тех, кого могут, иногда начальство на плантациях продаёт рабочих, списывая их в умерших, иной раз хозяева продают рабов, правда, рабов самих по себе мало, «руки» государству нужны, потому обычно население колоний записывают в «казённых дортов» – охотно пояснил агент Заокраиного Запада – Люди, которые прятали и переправляли меня с товарищами, нас не посвящали в подробности, но я краем уха слышал, что у агентов-вербовщиков в порядке вещей украсть, в случае смерти или пропажи уже учтённого законтрактованного, первого попавшегося дорта или какого бродягу, чтобы цифры сошлись. А иногда и лишних неучтённых добавляют, которых за счёт казны или Жирных Котов поставляют заказчикам, тем же «котам», только другим. Или, скажем, могут списать часть этапной команды в покойники, если с капитаном корабля и начальством на пунктах промежуточного пребывания договорятся, и продать кому-нибудь. В общем, прятать листья лучше всего в лесу…. Если где-то кто-то и обратил внимание на непорядок в документах, на фоне творящихся безобразий, это такая мелочь.
И с моим проникновением на траулер то же самое: люди работают по чужим документам, люди работают без документов, люди работают с фальшивыми документами – жить-то и зарабатывать как-то надо. Я даже и не знаю, как меня объяснили капитану, который согласился взять на борт. Мне сказали: поменьше говорить. Вот я и старался, отвечал только: «да, нет, хорошо, сделаю….» А в море и совсем просто: когда мы сошлись борт о борт с ирсийцем, им рыбу выгрузили из сети, которую только что зачерпнули, а икарийские товары таскали вручную. Тот парень, что меня вёл, начиная с порта, сказал «Пойдём». Мы перешли с ним на палубу ирсийского корабля, где меня сразу же увели вниз и спрятали в каюте.
– А что, палеовийцы с ирсийцами часто вот так, без ведома властей, торгуют? – интересуюсь чисто из любопытства – И часто таких предприимчивых ловят? И чем им это грозит?
– Рыбаки промышляют подобным нередко. Многие специально заходят в места, которые закреплены для ловли за ирсийцами. Владельцы кораблей чаще всего в курсе и имеют с этого свою долю. Попадаются обычно те, кто с пограничниками делиться не желает. Хотя иногда устраивают очередную кампанию по борьбе с контрабандистами. Тогда гребут всех подряд. Ну, или руками пограничников конкурентов убирают. За контрабанду могут до десяти лет тюрьмы дать. Мелким сошкам, конечно, пара лет светит, а вот организаторам по полной иногда достаётся.
– Палеовийцы кроме рыбы что ещё менять могут? И на что в основном свои товары меняют?
– Ирсийцы только рыбу или каких-нибудь крабов с креветками и берут – охотно ответил Лимпор – Первое время им топливо для судов предлагать пытались, но те оказывались: дескать, с палеовийским только двигатели губить. Деньги давать вообще бесполезно. А покупают много чего…. Всякие бытовые вещи, которые до эмбарго свободно в магазинах у нас лежали, а теперь пропали. Лекарства всевозможные. Я слышал, что военные пробуют закупать через контрабандистов электронику и кое-какие детали для оружейной промышленности, но там счёт идёт буквально по штукам. А на более масштабные поставки никто из ирсийских рыбаков не рискует: если на торговлю бытовой мелочёвкой власти Ирса смотрят сквозь пальцы, а лекарства идут в Палеове чуть ли не с их ведома, то за всё, что связано с армией и флотом, могут спросить по полной.
– Хорошо – возвращаюсь к главной теме нашего разговора – Дальше что с тобой было?
– Несколько дней провёл на траулере – ответил мой собеседник – А потом меня высадили в Южном Порту и передали людям из… – он запнулся – В вохейском нет слова, точно передающего название заведения, куда я попал.
– Назови его по-ирсийски, а потом попробуй объяснить, чем они занимаются – предлагаю агенту Заокраиного Запада.
– Хорошо. На их собственном языке это называется «Институт исследования Океана имени Батца» – последние слова Лимпор произнёс старательно и чётко.
Сказать, что прозвучавшее совершенно по-русски название учреждения стало какой-то неожиданностью, нельзя. Информации об Ирсе за последние лет десять собралось не так уж и мало, в том числе и шапки официальных документов и выходные данные книг и учебников, из которых следовало, что говорят на западном материке на каком-то славянском языке, весьма сильно похожем на мой родной.
– И что означает это название? – интересуюсь.
Следует неуклюжая попытка перевода. Пять минут наводящих вопросов и уточнений позволяют выяснить, что у обитателей Заокраиного Запада несколько отличное от привычного мне по Земле представление о том, чем же должен заниматься институт.