Иногда он смотрел на свою жену, всегда верную и полную самоотречения, и спрашивал себя, что могло бы произойти, если бы она поведал себя так же, как он, и сам ужасался этому. Ну, уж, никогда, думал он. Если бы Беатриса вдруг обратила своё женское внимание на другого мужчину, он был бы способен убить его, и он бы не колебался.

В такие моменты противоречивые мысли сотрясали его ограниченный разум. Он совершенно не интересовался своей женой, но ни в коем случае не потерпел бы ни малейшей конкуренции в том, что касается обладания той, которой он доверил своё имя.

Он волновался, воображал невесть что, но успокаивался, вспоминая странную концепцию своего старого друга, который тянул своё существование в алкогольном угаре, живя со старыми и богатыми родителями, и опорочил свои семейные мечты, когда, будучи в то время ребёнком, он постоянно слышал от него: «Немезио, жена — это лишь стоптанный башмак на ноге у мужчины. Если он стёрся, его надо заменить на новый».

Становится понятным, что, поливая корни характера замутнёнными водами подобной философии, зять Невеса дожил до возраста в шестьдесят лет с испорченными чувствами в отношении того, что человек всем обязан себе самому.

Именно по этим причинам он вновь стал внимателен к индивидуальной профилактике в этот тяжёлый и мрачный для него период.

Он вновь обрёл вкус к изысканной одежде, отбирая модели и портных. Его мужская чувствительность обострилась, он ценил радиопрограммы по гимнастике, при помощи которых ему удалось избавиться от целлюлита. Он следил за праздничными собраниями, чтобы модернизировать своё общение и язык и совершенствовать свой внешний вид.

Он не обращал внимания на серебряные нити, проступавшие в его густой шевелюре. В редких духах и цветастых галстуках он видел поводы к беспечности и всегда новой элегантности.

Он умело оплачивал наставления и советы импровизированных преподавателей в области обновления личности, и хорошел в своём тщеславии, напоминая собой старое здание с новым фасадом.

Конечно же, нет, говорил он себе, конечно же, он не согласится ни на какое лечение, которое хоть в малейшей степени ограничивало бы его предрасположенность к удовольствиям. Он решительно откажется от любой меры, нацеленной даже на малейшую корректировку организма, поскольку считал себя способным управлять своими собственными ощущениями. Проблема вся в эйфории. Медикаментозные средства? Только для вентиляции мозгов или для омоложения своих сил.

Брат Феликс, возобновив беседу, сказал нам:

— У Немезио сильное истощение, поскольку он предаётся своим разрушительным привычкам. Чувственная озабоченность расшатывает его нервную систему, а употреблением лже-афродизиаков он разрушает свои энергии, сам того не понимая.

При этом утверждении супруг Беатрисы мысленно разволновался, доказывая тем самым, что автоматически усвоил содержание этой серьёзной установки.

— А если бы ситуация усложнилась? — внутренне спросил он сам себя.

Образ Марины вновь появился в его душе. Немезио, мечтая, уступил.

Он согласится на восстановление здоровья, но только после … после того, как удержит девушку, наконец-таки связанную с ним узами брака. Пока он не будет её держать в своих объятиях законного мужа, он не согласится ни на какую медицинскую помощь. Ему снова нужно было казаться дееспособным и молодым в её глазах. Он сознательно будет избегать советов или дисциплины, которые отвернули бы его от прогулок, экскурсий, развлечений и застолий, которые, как он считал, должны принадлежать ему, как мужчине.

Брат Феликс не противопоставил никаких доводов. Напротив, он направил магнетические ресурсы на всю его церебральную область, неся облегчение.

В течение всей этой долгой операции помощи молчаливый Невес никак не мог скрыть своего разочарования. Осуждение било ключом из его разума, формируя критические мысли, которые хоть и несли оттенок почтения, доставали нас на полном взлёте в форме дождя отрицательных вибраций.

Вероятно, именно поэтому благодетель внушил домовладельцу покинуть комнату, в форме немой просьбы, на что Немезио ответил сразу же, поскольку уже находился в окружении поддержки, которую наш духовный друг ему спонтанно предложил.

Оставшись втроём, мы возобновили беседу.

Улыбаясь, Феликс слегка тронул моего спутника за плечо и сказал:

— Я тебя, Невес, понимаю…

Ободрённый нежным тоном, с которым были сказаны эти слова, тесть Немезио целиком и полностью доверился ему:

— Здесь только один не совсем понимает, что делается, и этот один — я. Я не допускаю подобного ухода за таким подлым отродьем. Такого человека, как он, презирающего моё отцовское доверие! Разве никто не видит в его разуме заявленное многобрачие? Бесстыдный шестидесятилетний старик, порочащий свою умирающую супругу! Ах, Беатриса, моя бедная Беатриса, зачем ты только связалась с этим висельником?