Невес был готов впасть в безумие на наших глазах. В мыслях он был в узком кругу человеческой семьи и плакал, потрясённый, а мы никак не могли остановить его эмоции.

— Я стараюсь, но не могу так больше, — в удручении простонал он. — Зачем мне трудиться, питая ненависть? Немезио — лицемер! Я изучал науку прощения и служения, я сам рекомендовал другим служение и прощение, но теперь… Отделённые обычной стеной, я вижу страдание и порок под одной крышей. С одной стороны, моя смиренная дочь, ждущая смерти; с другой, мой зять и эта женщина, оскорбляющая мою семью. Господь Небесный! Что меня ждёт? Должен ли я двигаться вперёд, поддерживая свою больную дочь, или быть призванным к терпимости? Как же выносить такого человека, как он?

Предложение быть более сдержанным ни к чему не привело.

— Раньше, — в отчаянии бормотал он, — я верил в ад после смерти, бессмысленно возвращался в огненную тюрьму. Сегодня я вижу, что ад — это возвращение на Землю и нахождение среди родственников, которых ты уже покинул… Именно там находится чистилище наших грехов!…

Феликс подошёл к нему и, с чувством взяв его за руки, сказал:

— Успокойся, Невес. Рано или поздно настаёт день, когда мы должны доказать, чем мы стали, или чему мы научились. Кстати, ты должен понять Немезио…

— Понять? — пролепетал его собеседник. — Но разве вы сами не видели?

И почти ироничным тоном добавил:

— Знаете ли вы, кто тот молодой человек, который занимает мысли этой девушки?

— Я знаю, но дай мне объяснить тебе, — мягко внёс ясность Феликс. — Начнём с того, что примем Немезио и ту ситуацию, в которой он находится. Как можно требовать от ребёнка опыта зрелости или просить уравновешенного рассуждения у душевнобольного? Мы знаем, что рост тела не представляет собой высоты разума. Немезио — ученик по жизни, как и мы, без льгот урока, который наставляет нас. Кем бы оказались мы, если бы оказались на его месте, без того видения, которым мы сейчас пользуемся? Возможно, мы бы попали в ещё худшие условия…

— Это значит, что я должен одобрять его?

— Никого не устраивает увечность. Однако было бы жестоко отказать в симпатии и медицине больному. Будем исходить из принципа, что Немезио — не такой уж и презренный человек. Он предпринял опасные планы, но он ведь не бежал от супруги, которой всячески помогает. Он кажется привлекательным своими эмоциональными причудами деградирующего характера, которые отнимают его силы. Но несмотря на всё это, он не забыл о солидарности, когда решил предложить бесплатно свой собственный дом даме, которая трудится на него. Он воображает, что обладает совершенно незначительной физической молодостью, хоть его тело преждевременно изношено. Он страстно предаётся молодой девушке, ставящей его ниже себя, тогда как он дарит ей своё уважение и любовь… Разве этих причин недостаточно, чтобы он заслуживал благосклонности и нежности? У кого из нас есть возможность помогать? У него, бредущего вслепую, или у нас, могущих различать и распознавать? Я не могу хвалить его действия в чувственной сфере, достойные сожаления. Но должен признать, что в роли невежды в области истин души он ещё не достиг дна.

Наставник подчеркнул с многозначительным тоном:

— Невес, Невес! Прогрессивная сублимация пола в каждом из нас — это раскалённый очаг постоянных жертв. Не нам осуждать кого-либо за ошибки, которые мы можем совершить, или в которых мы чувствовали вину при других обстоятельствах. Давайте проявлять понимание, чтобы быть самим понятыми.

Под контролем нашего уважаемого друга, Невес умолк, и после нескольких мгновений ожидания, поглядев на него, я увидел, как он стал смиренно молиться.

6

По возвращение в комнату больной мы увидели, что Немезио и Марина действительно ушли. Оставалась только горничная.

Угрюмый Невес воздержался от комментариев. Он отрёкся от замечаний, с очевидной целью сдерживать в себе наименее конструктивные импульсы.

Несколькими мгновениями ранее он вновь обрёл уравновешенность, и попросил брата Феликса простить его за приступ гнева, в котором он выплеснул своё возмущение и отчаяние.

Его поведение было неуместным, и он обвинял себя в нехватке милосердия, в том, что показал себя неразумным, и теперь отчаянно раскаивался. Своим авторитетом брат Феликс мог бы его отстранить от благого труда, на который его пригласили с целью защищать свою дочь. Однако ему самому не хватило терпимости. В критический момент отцовское сердце оказалось без должной подготовки, которая позволила бы ему достичь уровня необходимой отстранённости, а он показал себя полным горечи и разочарования.

Но брат Феликс принял его в свои жаркие объятия и, улыбаясь, сказал, что духовное строительство при многих обстоятельствах включает в себя такие взрывы чувств, как громы возмущения и ливни слёз, которые, в конце концов, ослабляют приток крови к эмоциям.

Пусть Невес всё забудет и начнёт сызнова. В этом он надеялся на талант уместности и времени. И было очевидно поэтому, что тесть Немезио находился теперь здесь, перед нами, преображённый и внимательный.

По совету терпеливого друга, руководящего нашими действиями, он читал молитву, пока мы оказывали магнетическую помощь больной.

Беатриса стонала. Тем не менее, Феликс делал всё возможное, чтобы ей стало легче, и чтобы она смогла заснуть, но чтобы ещё не выходила из своего тела под привычным гипнозом сна. Пока что ей не требовалось выходить из своего усталого тела, объяснил он нам. По причине огромной слабости своих органов она сможет воспользоваться проникающей духовной ясностью, и было бы неразумно грубо бросить её посреди чрезвычайно активных впечатлений иной сферы, куда она в скором времени отправится. Было бы предпочтительней, чтобы изменения были постепенными, в соответствии с градацией света, который будет понемногу усиливаться.