Испытывая опасения, я попросил его замолчать во имя любви к добру, которое мы сами вызвались творить.

Морейра подпрыгнул, услышав мой резкий совет. Я объяснил ему, что в окрестностях нечастные братья могут услышать это намерение, сформулированное им, и поскольку им будет симпатична эта идея, мы можем быть уверены, что они захватят резиденцию Торресов, чтобы проверить её на прочность.

Я воспользовался случаем, чтобы передать ему мнения, которые оказались чрезвычайно полезны для меня во время моего первого опыта развоплощённого человека в процесс перевоспитания.

Я сказал ему, что узнал от многих наставников, что зло не заслуживает ни малейшего внимания, которое не направлено на его исправление. И поэтому, если мы не можем снова запретить ему доступ к нашим сердцам в форме чувства, нам важно не думать об этом. Но если мы не рассчитываем на помощь для его немедленного изгнания из головы, то необходимо избегать его в наших словах, чтобы злополучная идея, уже сформулированная, не превратилась в разрушительную силу, действуя от нашего имени и независимо от нас. Я подчеркнул, что здесь атмосфера свободна от нежелательных влияний. Но он, Морейра, говорил открыто, и его спутники, находящиеся неподалёку, могли слышать его предложение…

Жильберто откланялся.

Столкнувшись с трудностями ученика, который признаёт пропущенное испытание, Морейра спросил, что нужно делать, но у меня не было никаких колебаний. Я объяснил ему, что сейчас мы живём в духовном мире, где мысль и слово обретают намного большую силу выражения и действия, чем на физическом плане, и нам не остаётся ничего иного, как оставаться рядом с сыном Торреса и наблюдать, до какой степени возросла опасность, чтобы излечить её.

Впервые за долгое время мой встревоженный друг покинул семейный очаг Ногейры и сопроводил меня.

Мы оба оказались в машине, перед лицом молодого человека, погружённого в себя…

Парень вернулся домой, думая о так изменившейся Марине… Просто уложенные волосы, умеренный макияж, рассудительные манеры и фразы, и Клаудио, который сказал ему без каких-либо жалоб, что последнее время «донна» Марсия всегда отдыхает далеко от дома, а домашний климат просто сочится спокойствием… всё это было ему в новинку, у него были новые ощущения… Он чувствовал себя расстроенным, ощущал угрызения совести за ту откровенность, которую позволил себе, не зная, показался ли он ревнивым или невежливым.

Инстинктивно он направился к комнате, которую молодая женщина занимала, и где он увидел её падающей в обморок…

Он хотел вспомнить, поразмышлять.

Мы последовали за ним, шагая по нежно-бархатистому ковру. Но когда он слегка повернул ручку двери, как человек, который хотел бы войти в свою мечту, он с изумлением увидел через приоткрытую дверь, что его отец и «донна» Марсия обнимаются, а вокруг них, в нашем духовном зрении, вставала целая толпа друзей-смутьянов, которых Морейра невольно призвал поработать… Вампиры, получившие опосредованный призыв, уже действовали, превращая простые чувственные позывы осенней парочки в сладострастный порыв.

Со спины Немезио был хорошо виден, но не видел сам, как это было с Жильберто несколько месяцев назад, и то же, что произошло с Мариной, случилось и с «донной» Марсией, находившейся анфас, которая увидела его приход, и на её лице отразились удивление и ужас…

Молодой человек, охваченный тревогой, на цыпочках отошёл от двери. Его терзало сомнение. Внезапно пал отцовский идол. Имел ли реальные причины его отец для разделения его с девушкой, которую он любил?!

Мне же было необходимо поработать с Морейрой, находившемся в полном раскаянии. Друг двигался по направлению к группе, которая стесняла его, и он думал оказать ей услугу, колеблясь между возмущением и терпением.

Я вмешался, попросив его успокоиться. Мы уважаем Немезио и его спутницу и не имеем никакого права высмеивать их или читать им нотации.

Группа удалилась, и Морейра перенёс своё внимание на «донну» Марсию, которая, будучи достаточно хитрой, чтобы не создавать проблем, не потеряла сознание, как раньше её дочь. Хладнокровно рассудив, она без лишних движений отделилась от Торреса-отца и провела рукой по его волосам, утверждая. Что приехала из Лапы с одной целью повидать его, поскольку беспокоилась, что накануне он выглядел слегка нездоровым. Она не посягает на его здоровье. Она помогла ему лечь в постель, откуда её друг, конечно же, встал, чтобы принять её, и дав ему несколько полезных советов, она удалилась, сославшись на то, что ей надо переговорить со слугами дома.

И только один раз в коридоре она спросила себя, как обойти это препятствие. Невозмутимая, когда разговор идёт о сохранении своих интересов, она ещё была матерью и думала о своей дочери. Будет ли справедливо принести ей несчастье, отравив разум Жильберто? Можно ли что-то сделать, чтобы приблизить их друг к другу? Не будет ли это потерей всякой нравственности — дать молодому человеку поверить, что она неразборчивая женщина, особенно если в один прекрасный день они могут стать свекровью и зятем?