И, не дожидаясь Сашкиного ответа, он уверенно зашагал к будке охраны.

Мужику, которого Марк знал, было от силы лет двадцать пять. Не мужик — парень, плечистый, высокий, с широким, плоским лицом и коротким, словно обрубленным носом. Сашке он не очень понравился, от людей, неприкрыто источающих силу, Сашка всегда предпочитал держаться подальше. Но парень приветливо улыбнулся им обоим, и плоское татарское лицо его неожиданно изменилось, открылось, просияло — так, кажется, говорят.

— Привет, Марк, — парень пожал Марку руку, а Сашке просто кивнул. — Какие-то проблемы? Обожди пять минут, идёт? — и он снова повернулся к своим товарищам.

Когда Сашка с Марком подошли, военные о чём-то оживленно беседовали. Вернее, говорил в основном один, остальные по большей части слушали, вставляя время от времени короткие реплики. На появление ребят они почти никак не отреагировали, видимо, Марк и правда за эти несколько дней примелькался, и его принимали за своего.

— …короче, мужики, кажись, хана нам всем теперь настала, — тот, кто говорил, прицокнул языком и уставился на товарищей.

— Да тебя, Митрич, как не послушать, так нам каждый день хана, — парень, поприветствовавший их с Марком, весело ухмыльнулся.

Митрич при виде этой ухмылки подскочил, зло ощерился, сделал пару шагов вперёд, как бы надвигаясь на товарища. Был он мал ростом, худощав и на фоне плосколицего казался подростком.

— А ты, Герка, сильно-то не лыбись. Лучше мозгами пораскинь. Брательник мой говорит, с Южной не так просто весь персонал эвакуировали.

— Да с Южной час назад всех вывели, — Герка пожал плечами. — Под договорённости с Лебедевым.

— Час назад вывели рабочих и техников. А потом весь инженерный состав, подчистую. Я вам о чём тут толкую? — Митрич сплюнул себе под ноги. — У меня брательник в инженерах там, не дурак, при самом Васильеве состоит, это который сейчас там в начальниках заместо Руфимова ходит. Когда рабочих со станции турнули, инженеров оставили. А потом там этот появился… Верховный наш управляющий.

— Правитель, — поправил Митрича другой военный, тоже молодой, и они с Геркой весело заржали.

— Тьфу на вас, — Митрич скривился, как от лимона. — Вам бы ржать только.

— А чего, твой брательник этого правителя лично что ли знает?

— Лично не знает, а только Васильев сразу засуетился, залебезил, чуть ли не на брюхе ползал. Так что знамо дело, кто такой на станции появился. Да ещё с охраной. И потом… — Митрич сделал паузу. Видимо, у него был приготовлен главный козырь, который он сейчас и готов был выложить. — Тоха, брательник мой, он как раз в этой сидел, как его дьявола, помещение-то называется, ну где приборы всякие… Короче…

— Короче, дело к ночи. Не тяни резину, Митрич, — поторопил его Герка. — Давай быстрей.

— Чего быстрей? Не на пожар, успеешь. В общем, правитель этот как там появился, так давай сразу Савельеву звонить. Грозился отключить всю евонную АЭС от электричества, если Савельев не сдастся. А Тоха говорит, там нельзя отключать, то ли рванёт к чертям собачьим всё, то ли ещё какая фигня, я не понял. А только Савельеву теперь всё одно — крышка. Хошь не хошь, а сдавайся. Два часа ему правитель на раздумье дал. Ну а потом, как переговорил с ним, так сразу всем, кто на Южной остался, велел убираться. Только Васильева при себе оставил. Чтоб было кому на рычажок нажать.

Выпалив всё это одним махом, Митрич совершенно по-детски шмыгнул носом. Товарищи его молчали, переваривая информацию.

— Ну и вот, — чуть приглушив голос, продолжил Митрич. — А мы, получается, с вами лоханулись. Не на ту лошадку поставили. Проиграл Савельев, и чего ему теперь будет, хрен знает, может, к стеночке приставят, а может полюбовно договорятся, а нам, ребя, хана. Мы — люди маленькие, на нас и отыграются. За кого, спросят, воевал? За Савельева? И пулю в затылочек.

— Да ну, — военный, ровесник молодого Герки, скептически скривился. — Всех не перестреляют, чего мелешь-то.

— Всех не всех, а каждого третьего оприходуют. Увидишь.

— А чего? Может, Митрич и прав, — подал голос молчавший до этого четвёртый охранник, немолодой мужик с потухшим лицом. — Паны дерутся, у холопов чубы трещат.

— Да ну ты-то не начинай!

Военные опять громко заспорили. Митрич что-то тонко, по-бабьи выкрикивал, насмешливо басил Герка, его поддерживал молодой приятель.

Сашка оторопело переводил взгляд с одного военного на другого. То, что они с Марком только что услышали, меняло все их планы. Это понял и Марк. Он наклонился к Сашке и едва слышно, одними губами прошептал:

— Сань, надо сматываться отсюда. Быстро!

***

Сашка закончил рассказывать и замолчал.

Встревоженный Лёнька хмурил лоб и о чём-то напряжённо думал, похожее выражение у него бывало, когда он просчитывал очередной ход в шахматах. Митя с надеждой смотрел на брата. Вера была раздражена, она всегда злилась, когда что-то мешало ей действовать. Марк, опять прислонившийся к дверному косяку, разглядывал узор на ковролине, которым был покрыт пол.

Сашка, обежав глазами лица друзей, остановился на Нике. Кто бы и что бы сейчас не сказал — было неважно. Сашка понимал: решение будет принимать Ника. Но она никак не реагировала.