— Я, разыграл? — переспросил Павел, сосредотачиваясь и пытаясь вникнуть в то, о чём говорил Марат. — Когда разыграл?

— Ну ты даёшь. Наше первое самостоятельное дежурство на Южной. Помнишь? Рощин тогда ещё пообещал нас вытурить обоих, если мы хоть где-нибудь лоханёмся…

Рощин, начальник Южной станции, куда перевели Савельева, Руфимова и ещё нескольких инженеров и техников, специалистом, конечно, был отменным, но вот человеческие его качества оставляли желать лучшего.

Павлу казалось, что Рощин их — всех их, кто пришёл на Южную с разрушенной Северной — недолюбливает. Не доверяет. Считает причастными к гибели станции. Не уберегли, придурки косорукие, бездари, теперь сюда пришли вредить — эти презрительные слова Павел отчётливо читал в выцветших, светло-голубых глазах своего нового начальника. Марат чувствовал тоже самое и переживал не меньше, чем Павел.

— Да бросьте, — утешал их Виталька Васильев, взявший над ними обоими негласное шефство. — Старик со всеми такой. Он и на нас-то, как на говно, смотрит. Гоняет всех, как собственных рабов.

Виталька был прав, конечно. На Южной, в отличие от Северной, без дела никто не сидел. И если Рощин вдруг замечал, что кто-то, по его мнению, прохлаждается, разговаривает или, не дай бог, лясы точит, он тут же нагружал незадачливого работника дополнительными обязанностями — сверх положенных. Савельеву и Руфимову доставалось особенно.

Бешенный ритм работы не мог не сказаться. Они сверхурочили, бегали по станции, как настёганные, взмыленные, потные — острый, резкий запах пота намертво въелся в поры, — перекусывали наспех и чем попало и, самое главное, недосыпали. Павлу в те дни казалось, что если бы ему позволили, он бы проспал без передыху неделю. Хотя на самом деле всё было ровно наоборот. Усталость отражалась на нём не лучшим образом — придя со смены и бросив обессиленное тело на кровать, он долго не мог уснуть, лежал, пялился в потолок, с ненавистью слушая тонкий свист спящего на соседней койке Селиванова.

Марату в этом плане было легче. Он обладал счастливой способностью спать, что называется, на ходу. На стуле, прислонившись к стене, в длинной очереди в столовой — для Руфимова не было неудобных положений, он мог вырубиться, где угодно и когда угодно.

Так вышло и в тот раз. Они остались вдвоём в главной щитовой, и не прошло и получаса, как Марата сморило. Убаюканный ровным гудением приборов и мерно сменяющимися показателями на мониторах, Руфимов задремал, уронив голову на стол. И глядя на безмятежное лицо товарища, Пашку как чёрт дёрнул…

— Ну вспомнил? Это было в ночную смену. Я заснул тогда, — в глазах Марата мелькнули озорные искорки, он как будто помолодел. И Павел, несмотря на всю неуместность ситуации, не смог сдержать ответной улыбки. Конечно, он вспомнил. И даже понял, куда клонит Руфимов.

— Точно. Ты сопел, как младенец, а я… Марат, думаешь, если и сейчас?..

Маруся, просматривающая последние распечатки, подняла голову, уставилась на них с интересом.

— А почему бы и нет? Я же попался.

— Эй, вы там, друзья-приятели, — послышался из аппарата насмешливый голос Литвинова. — Мы тут вам не мешаем? Может, просветите нас, насчёт того, кто кого тогда разыграл, и какое отношение эта давняя история имеет к той заднице, в которой мы тут все оказались?

— В общем, — Павел согнал с лица идиотскую улыбку. — Розыгрыш, конечно, тот был глупее не придумаешь, но он на удивление сработал. Нас тогда с Маратом оставили на дежурстве, в главной щитовой, как раз там, где сейчас Ставицкий с Васильевым сидят. Марата сморило. А я, молодой дурак, пошутить решил. Вышел потихоньку, забрался в резервную щитовую, залез в настройки главного компа и переключил режим работы турбины на учебный. В смысле индикацию на мониторах поменял. То есть сама-то турбина как работала, так и продолжала работать, а на экранах отображались забитые вручную значения. Ну и я там от души повеселился. Сначала у меня турбина как бы в разгон ушла, вылетела на запредельные параметры, а потом типа по инерции стала крутиться…

— Я чуть со страха коньки не отбросил, — усмехнулся Руфимов, перехватывая нить рассказа. — Глаза продрал, Пашки нет, а на приборах… Гляжу на экран, а там с турбиной хрень какая-то творится. Ни черта непонятно. Судя по показателям — то ли сейчас рванёт, то ли уже рвануло. Понимаю, что быть такого не может. Генератор работает, давление, температура… всё в норме, только турбина крутится, как ненормальная, а потом гаснуть начала. Я к компу, потыркался, так и эдак, решил сбросить, думал — глюк. Ничего не сбрасывается. Перепугался до чертиков, бросился к самой турбине. Всё, думаю, проспал аварию, всех подвёл…

— А я ребят-техников тогда подбил. Они проследили, увидели, что Марат из щитовой выскочил, как ошпаренный, глаза безумные, волосы торчком. И вниз, на третий ярус, к турбине. А я по-быстрому всё на место вернул и в главную щитовую, Марата ждать.

— Скотина, — беззлобно влез Марат. — Я тогда чуть не поседел. Думал — всё.

— Спать на дежурстве не надо, молодой человек, — Павел ухмыльнулся, взъерошил волосы, поймал взгляд Маруси — та едва сдерживала смех. — В общем, прибегает обратно Марат, в полной прострации, глаза выпучены, несёт ахинею, а я сижу, как ни в чём ни бывало. Куда это, спрашиваю, ты сорвался во время дежурства, я тут по нужде на пару минут вышел, вернулся, а тебя нет. Марат, понятно дело, мне про турбину, а я такой: ты часом не чокнулся? На приборы ему показываю, а там всё ровно. Он так и сел. Воздух ртом хватает… А я ему: не хрен спать на работе, кошмары сниться будут…