— С новыми, говоришь, — светлые стариковские глаза смотрели на Павла, не мигая. — Старые бы где найти. Вот в чём проблема. Да и Олег твой мне уже не поможет. Да погоди ты паниковать, — Величко опять поймал обеспокоенный взгляд Павла и поспешил его утешить. — Ничего страшного со мной нет. Обычные стариковские болячки. Стариковские, — повторил он, выделяя голосом последнее слово. — Старею я, Павел Григорьевич, на покой мне пора. Теперь пусть молодые поработают. Так что, не буду тянуть кота за хвост и скажу тебе прямо — завтра на Совете я подам в отставку и буду рекомендовать кандидата на свою должность.

— Кандидата? Вот как. И он у вас есть, этот кандидат?

— Есть, — улыбнулся Константин Георгиевич. — Есть. Может, конечно, он тебе и не понравится, даже скорее всего, он тебе не понравится, но, Паша, придётся смириться. Гордыню свою убрать подальше.

— Н-е-ет, — Павел покачал головой. Он уже начал понимать, куда клонит Величко, но всё ещё не решался произнести знакомую фамилию вслух. За него это сделал сам Константин Георгиевич.

— Вижу — догадался. Ну, значит, на том и порешили. Завтра на Совете я представлю Кирилла Шорохова, как своего преемника, — Константин Георгиевич принялся грузно подниматься с кресла.

— Погоди. Погодите, Константин Георгиевич. Сядьте!

Величко усмехнулся, но всё же сел.

— Почему он? Почему Шорохов? Он же…

— Что, он же, Паша? — Величко внимательно смотрел на него. — Твой зять? Ты это хочешь сказать?

— И это тоже. Он мой зять, а меня и так кто только за семейственность и кумовство не полоскал. И на станции своих родственников поставил на ключевые места, теперь вот и в Совет пропихиваю…

— Да брось, Павел Григорьевич. Мы же оба понимаем, что дело не в этом.

— Ну так тем более, раз оба понимаем. К тому же он мальчишка совсем, молоко на губах не обсохло. Куда ему в Совет…

Константин Георгиевич опять рассмеялся.

— Мальчишка? — переспросил он.

— А кто? — Павел зло уставился на главу производственного сектора. — Мальчишка. Несдержан, порывист, опыта мало, а инициативы много. А инициатива, не подкреплённая опытом и знаниями — страшная вещь. Нет, Константин Георгиевич, его кандидатуру я никогда не одобрю. И говорить не о чем!

Гневный выпад Павла ничуть не смутил Величко. Дождавшись, когда тот успокоится, Константин Георгиевич медленно продолжил, с каким-то удовольствием смакуя каждое слово.

— Помню, лет тридцать назад или около того, рекомендовали в Совет двух молодых, да рьяных специалистов. Давно дело было, а как сейчас помню. Мне лично оба были не по нраву, а один — особенно. Уж больно настойчиво его тогда двигали. Так вот, перед тем памятным Советом, когда мы эти кандидатуры утверждали, собрались мы со Звягинцевым и генералом Ледовским обсудить, что, да как. И я вот этими же словами… и молод, и опыта нет, и несдержан. А главное — инициативен сильно. Да такой всё дело запорет. Назвать тебе фамилию того кандидата, о котором я говорю? Или сам озвучишь?

— Да причём тут это…

— Именно это и при чём. Я ведь согласен с тобой, Павел Григорьевич. Сам к молодым с опаской всегда относился. Спешат всё куда-то, торопятся мир изменить. А менять мир — дело сложное, тут дров наломать легче лёгкого. Так на то, Паша, мы с тобой есть. Чтобы сдерживать да направлять. За нами — опыт, за ними — идеи и энергия. А без молодой энергии закиснем, сам понимаешь. Я вот первое время, если не забыл, только тем и занимался, что твои инициативы сдерживал. Как мог сдерживал. Помнишь, как ругались тогда?

— Ну, хорошо, допустим, Совет действительно не мешает омолодить. Тут я согласен. Но… почему именно он?

Павел и сам до конца не понимал, отчего это вызвало в нём такую волну возмущения. Конечно, с зятем отношения у него были своеобразные. Нет, враждовать они не враждовали: Павел парня принял… как смог, так и принял. И даже признавал, что Шорохов сильно изменился — в лучшую сторону. А, может, как утверждала Анна, не изменился, а просто повзрослел.

События четырнадцатилетней давности на всех них наложили свой отпечаток, но на Кирилла они подействовали по-своему. Он словно смахнул с себя напускную браваду, малолетнее ухарство, все эти обезьяньи ужимки, что так раздражали Павла, и взялся наконец за ум. Экстерном сдал экзамены за последние три школьных года и даже умудрился поступить на инженерную специальность. Разумеется, тут не обошлось без Гоши Васильева. Сам бы Павел ни за что не пошёл на нарушение установленного порядка — в Башне такое было не принято. Профукал, продурил в школе семь лет, всё, поезд ушёл, получай, что заработал. Даже Ника понимала это и, понимая, не решалась просить отца. Но Гоша Васильев — это Гоша Васильев. Отдельная песня.

Парень хвостом бегал за Павлом, нудел, упрашивал, нёс какую-то околесицу про якобы математические способности Кирилла, про то, что сам Гоша ни в жизнь бы не решил ту задачу с плато, и до такой степени надоел, что Павел уже не знал, куда от него деться.

— Паша, смирись, — однажды сказала ему Маруся. — Ну пусть Кирилл учится. Сделай исключение.

И протянула ему какой-то документ из учебной части, явно добытый не без стараний Гоши.

— Чёрт с вами! — сдался Павел, ставя размашистую подпись. — Пусть учится. Но если только…