— Есть ещё кое-что, — добавил Симон, понизив голос. — Наш человек в окружении наместника сообщает, что мамелюки особенно заинтересованы в поимке «кардинала с Копьём». Они предлагают крупную награду за информацию о вашем местонахождении.

— Это усложняет ситуацию, — задумчиво произнёс Крид. — Возможно, брат Константин имеет более тесные связи с местными властями, чем мы предполагали.

— Или кто-то ещё заинтересован в Копье, — предположил де Монфор. — Эта реликвия веками привлекала внимание не только христиан.

— В любом случае, — Крид выпрямился, — это лишь подтверждает необходимость действовать быстро и решительно. Симон, проследи, чтобы корабль был готов к отплытию завтра на рассвете. Если что-то пойдёт не по плану, нам понадобится быстрый путь отхода.

— Будет исполнено, монсеньор. А что с остальными рыцарями?

— Собери их после операции в условленном месте. Те, кто докажет свою верность этой ночью, отправятся с нами. — Крид посмотрел на де Монфора. — Особенно меня интересует де Брассак. Если он по-прежнему верен брату Константину, возможно, придётся… принять меры.

Граф де Монфор нахмурился:

— Он молод и впечатлителен, монсеньор. Попал под влияние красноречивого проповедника. Возможно, заслуживает второго шанса.

Спустя какое-то время беседуя с Константином

— О том, что ты не понимаешь природы силы, с которой играешь, — ответил Крид, оставаясь стоять. — Это не благословение, а проклятие. Что использует тебя, питается твоей верой и амбициями.

— Прекрасные слова от того, кто сам веками использует такой же «ДАР», — парировал Константин. — Разница лишь в том, что я не скрываю, а открыто использую его для восстановления истинной веры.

— Истинной веры? — Крид покачал головой. — Ты создал культ личности, основанный на чудесах и предсказаниях. Это не вера, Константин, это идолопоклонство.

— Ты судишь меня по своим меркам, — монах поднялся со стула и начал медленно ходить по комнате. — Но я видел больше, чем ты думаешь. Дар показал мне истинную историю христианства — историю, искажённую церковью ради власти и контроля.

— И что же ты увидел? — поинтересовался Крид, внимательно следя за каждым движением противника.

— Я видел, как учение Христа было извращено уже в первые века после его смерти. Видел, как император Константин превратил гонимую секту в государственную религию, заплатив за это отказом от многих истинных положений. — Глаза монаха лихорадочно блестели. — Я видел сокрытые евангелия, показывающие иной путь — путь личного познания божественного, без посредников в виде церкви и духовенства.

— И ты, конечно, решил стать новым посредником? — иронично заметил Крид.

— Я лишь указываю путь! — возразил Константин. — Показываю людям альтернативу вашей коррумпированной церкви.

— Показываешь, продавая индульгенции и принимая дары? Исцеляя подставных больных и произнося пророчества, которые удивительным образом не сбываются?

Лицо монаха исказилось от гнева:

— Ты и твои агенты месяцами подрывали мою работу, сеяли сомнения, распускали ложь. Представляешь всё в искажённом свете.

— Я лишь позволил правде выйти наружу, — спокойно ответил Крид. — Без нашего вмешательства твои собственные действия всё равно привели бы к падению. Всякое учение, построенное на лжи, рано или поздно рухнет.

Константин внезапно засмеялся — холодным, неприятным смехом.

— А твоё? Сколько лжи в основании твоего ордена, твоей миссии? Сколько правды ты открыл Папе о природе своего существования? Знает ли он, что за ним стоит древний язычник, прикрывающийся христианским благочестием?

— Я никогда не отрицал своего прошлого, — твёрдо сказал он. — И я нашёл способ использовать свой дар для служения, а не для самовозвеличивания.

— Лицемер! — Константин шагнул вперёд, и его рука крепче сжала фрагмент артефакта на груди, который теперь светился даже сквозь ткань одежды. — Ты служишь лишь своим интересам, как всегда. Я видел твою истинную сущность через Копьё. Видел кровь на твоих руках — кровь не только Христа, но и тысяч других, кого ты убил за века своего существования.

— Я солдат, — просто ответил Крид. — Был им всегда. А солдаты убивают и умирают. Разница лишь в том, что я не мог умереть, даже когда хотел этого больше всего на свете.

Что-то в его голосе, какая-то древняя, невыразимая усталость, заставила Константина замолчать на мгновение. Он пристально изучал своего противника, словно видел его в новом свете.

— Ты действительно хотел смерти? — наконец спросил он тише.

— Веками, — признал Крид. — После Голгофы я пытался покончить с собой множество раз. Бросался на мечи, прыгал со скал, принимал яд, тонул в морях. Ничто не могло освободить меня. — Он сделал паузу. — А потом я понял, что моё проклятие — это также и возможность. Возможность искупления через служение.