— Служение чему? — прищурился монах. — Церкви, которая сама погрязла в грехах? Папам, торгующим должностями и реликвиями?

— Служение идее, — возразил Крид. — Идее мира, где вера не разделяет людей, а объединяет их. Где христиане, мусульмане и иудеи могут жить рядом, уважая различия друг друга.

— Красивые слова, — Константин снова усмехнулся. — Но твои действия говорят об обратном. Ты уничтожал всех, кто стоял на твоём пути. И сейчас пришёл уничтожить меня.

— Я пришёл остановить тебя, — поправил Крид. — И освободить от влияния, что медленно разрушает твою душу.

— Лжёшь! — внезапно закричал монах, и его голос изменился, став глубже и резче. — Ты пришёл забрать то, что считаешь своим. Но этот ДАР выбрал меня!

С этими словами он вытащил реликвию из-под одежды. В тусклом свете лампы блеснул небольшой металлический предмет, закреплённый в золотой оправе — осколок того же копья, часть которого носил Крид. Как только фрагмент оказался на открытом воздухе, он начал светиться всё ярче, пульсируя тревожным красным светом.

— Видишь? — торжествующе произнёс Константин держа в руках часть копья. — Они узнают друг друга. Стремятся стать единым целым.

— Именно этого я и опасался, — Крид осторожно отступил на шаг. — Ты не понимаешь, что может произойти, если части Копья соединятся после стольких веков разделения.

— О, я понимаю лучше, чем ты думаешь, — глаза монаха странно блестели, словно в них отражался свет реликвии. — Соединение фрагментов создаст канал, через который истинная сила Копья сможет проявиться в нашем мире. Сила, способная изменить ход истории!

Крид понял, что разговоры бесполезны. Брат Константин был слишком глубоко под влиянием своего фрагмента, слишком опьянён видениями и обещаниями власти. Единственный способ остановить его — отобрать реликвию, пока не стало слишком поздно.

— Прости, Константин, — произнёс он, доставая копьё. — Но это должно закончиться здесь и сейчас.

Как только две части древней реликвии оказались в одной комнате, не скрытые одеждой или футлярами, произошло нечто странное. Красное свечение стало интенсивнее, заполняя пространство между ними пульсирующими волнами света. Воздух сгустился, наполнился электрическим напряжением, словно перед сильной грозой.

— Да! — восторженно выдохнул Константин, поднимая свой фрагмент выше. — Они жаждут воссоединения!

Крид почувствовал, как его фрагмент буквально тянет к реликвии монаха, словно обладает собственной волей. С каждым мгновением сопротивляться этому притяжению становилось всё труднее.

— Остановись, — предупредил он. — Ты не знаешь, что высвобождаешь.

— Я знаю больше, чем ты думаешь, Крид, — в голосе Константина звучала странная многослойность, будто сквозь него говорил кто-то другой. — Копьё показало мне истину. Истину о тебе, о себе, о том, что должно произойти.

Он шагнул вперёд, протягивая фрагмент к реликвии Крида:

— Соедини их. Выполни своё предназначение!

Крид понял, что выбора нет. Если позволить этому безумцу продолжать, последствия могли быть катастрофическими. Резким движением он бросился вперёд, целясь не в реликвию, а в горло монаха — быстрый, смертельный удар, который должен был окончить противостояние до того, как оно выйдет из-под контроля.

Но то, что произошло дальше, не входило в его планы.

В момент, когда он приблизился к Константину, два фрагмента Копья оказались на критическом расстоянии друг от друга. Свечение внезапно стало ослепительным, заполнив всю комнату нестерпимым белым светом. Воздух между реликвиями сгустился, превратившись в видимую глазом субстанцию, похожую на светящуюся ртуть.

Этот свет, казалось, имел физическую силу — он отбросил Крида назад, к стене, временно парализовав его. А брат Константин, вместо того чтобы воспользоваться преимуществом, замер на месте, с выражением экстаза и ужаса на лице.

— Оно… живое, — прошептал он, глядя на свой фрагмент, который начал плавиться, превращаясь в текучую серебристую субстанцию. — Оно хочет… войти…

К ужасу Крида, расплавленный металл реликвии начал двигаться по руке монаха, впитываясь в его кожу, словно жидкость в губку. Константин не выказывал признаков боли — напротив, его лицо выражало странное блаженство.

— Оно принимает меня, — выдохнул он. — Становится частью меня!

Крид попытался подняться, превозмогая странную слабость, охватившую его тело.

— Константин, остановись! — крикнул он. — Ты не знаешь, что творишь!

Но было поздно. Серебристая субстанция продолжала распространяться по телу монаха, пока не покрыла его полностью, создавая впечатление, что под его кожей течёт расплавленный металл. Глаза Константина полностью почернели, кожа приобрела неестественную бледность с металлическим отливом.