Встряхнувшись, я прогулялась вверх по ливневке. Мы проходили неподалеку, метрах в десяти, и не нашли ничего, и ничего не учуяли — неудивительно, это для оборотня запах резкий, а для людей вода размывает то, что осталось от бедняги Ломакина, и уносит, разносит по всей дренажной системе, растаскивает черт знает куда.

Непостижимым образом Ломакин попал в ливневку, а я предсказуемо уперлась носом в забор. Ни единой дыры ни в ограде, ни в решетке ливневки, наверху угрожающе щерится колючая проволока и мигает очередная камера… Черт. Я подумала, покрутилась и сделала то же, что сделал бы любой зверь, а потом закидала результат листьями — как сумела.

Потом я опять почесала ухо, больше для зрителей, если они есть, и побежала к кустам, где сложила одежду. Буду расторопна — успею снова стать человеком до того, как приедет охрана или полиция. Буду убедительна и покиваю, мол, бегал тут пес, куда делся, понятия не имею.

Мы нашли кенотаф, разгадали тайну смерти Ларисы, отыскали Ломакина. Миллион у нас в кармане, можно спокойно звонить, кому там Вадим звонил, извещать полицию, расслабиться и провести пару дней подальше отсюда.

Можно себя убедить, что дальше уже не наша забота. Ломакин уйдет, когда его тело сожгут или предадут земле, Лариса уйдет… или останется, но вряд ли кому-то еще причинит вред.

Можно не задаваться вопросом, как Ломакин оказался в коллекторе, почему он гнался за призраком и гнался ли, что он забрал с кенотафа.

Я не установлю это все достоверно, ведь так?

Я уловила бесшумное движение и застыла. Момент был поразительно неудачный — на самом виду, какая-то камера этот участок охватывает, о превращении здесь и сейчас можно забыть. Упущу возможность, и снова ничего не узнаю, а значит, не узнаю уже никогда.

Призрак Ларисы по идее безмолвен, но призрак Ломакина еще может со мной говорить. Стоит ли любопытство разоблачения?

Несмотря на острое звериное зрение, я не могла разглядеть, кто или что мелькает в зарослях. Я встряхнулась, с непривычки задев хвостом дерево, зашипела, разинув пасть, и бесшумно, как умеет только хищник, побежала в ту сторону, где мне показалось нечто.

Зайду в кусты, смогу обратиться, на это потребуется время, но как быть, если понадобится превращаться обратно в зверя? Вернуть себе облик человека проще, потому что он мне привычнее, а так недолго доиграться до того, что я выдохнусь, так и останусь лежать, и явившийся сюда патрульный меня просто пристрелит.

Парой прыжков я перемахнула поваленное старое дерево, вытянула шею и замерла. Звериные повадки давались проще, когда я занимала все еще человеческий разум мыслями. Светлое пятно мелькало впереди, раздваивалось, опять сливалось. Я запрыгала между деревьев, выскочила перед старым особняком, затормозила всеми лапами и шлепнулась на зад, зубы от досады клацнули. Под шерстью взмокла кожа — реакция, для зверя невозможная, но я наполовину все-таки человек.

Стена заброшки, крыльцо и открытая дверь, в которую забежала девушка в платье настолько ярком, что оно слепило глаза. Свадебное платье, какое было на Ларисе в день, ставший для нее последним. Неудивительно, что она сорвалась со стены — платье явно подогнано по фигуре булавками, и даже призрак подбирал несуразно длинную юбку.

Ломакин был вихрастым длинноногим парнем, и он бежал за призраком Ларисы — я не могла понять зачем. Сцена повторялась из раза в раз, не для зрителей, Вадим был случайным свидетелем, как и я. Ломакин влетел в открытую дверь, короткая вспышка, и он пропал в проеме, а меня мелко затрясло.

Спрятаться, скрыться и из укрытия следить за опасностью, которой зримо нигде нет. Кто-то наверху, кто-то позади, но если прижаться к стене — все как обычно и ничего не угрожает. Так бывает и у людей. Вадим был полуэльфом, он не задержался, не обернулся, рванул подальше, разумно не тратя времени на то, чтобы разобраться, отчего вся его натура вопит «беги!».

Ломакин вообще ничего не видел, и я не понимала, как Лариса смогла его убить. Призраки никому не причиняют вреда, но человек может не выдержать — есть ли в этом вина призрака? Естественно, нет.

Я развернулась в прыжке. Я была самкой оборотня, к тому же некрупной. Мне пришлось задрать голову, чтобы увидеть отчетливые, красивые и абсолютно нечеловеческие лица.

Я постаралась не думать о том, что будет, если меня засекут… Я не прощу, если из-за меня кто-то рехнется, впрочем, я беззастенчиво врала сама себе.

Мне бы самой не свихнуться, хотя в детстве я с завидным упорством и без малейшего страха боролась с тем, что предстало передо мной.

— Чего ты хочешь? — громко спросила я, выпрямляясь, и от резкого превращения тело ломило, словно по мне проехал асфальтовый каток. — Ты почти свободна. Еще немного, и я найду то, что не дает тебе уйти.

Не расхохотаться, не впасть в истерику — призрак не причинит вреда, но оскорбится, и поминай как звали. Нейросеть, как сон разума, рождает чудовищ, но передо мной не картинка на мониторе, одним движением пальца ее не удалить.