— Откуда я знаю? Деревья были намного ниже, ну а мальчишки — они такие. — Я припомнила пару эпизодов из детства. Мне за них было стыдно до сих пор. — В школе я всех пацанов «на слабо» выводила. От родителей потом здорово попадало. У нас чувство равновесия не такое, как у людей, и тело сильнее, а смешно, что в фэнтези приписывают оборотням черт знает что, видимо, лазить по деревьям не романтично. А галстук, согласитесь, пережил столько лет…

Мы какое-то время разглядывали галстук, потом я выкинула его в ближайшую урну. Я заглянула туда — пустая, новые владельцы вычистили всю территорию.

Ломакина искали добросовестно и силами не десятка человек, но поиски проходили так аккуратно, что следы недавнего пребывания здесь кучи людей я находила, только задавшись такой целью: отпечатки ботинок, поломанные ветки, примятые мхи, впрочем, я ничего не знала о поисках, и, вероятно, никто никогда не ломился через лес, как слон через посудный рынок.

— Пионеры пионерами, — рассуждала я, и впереди уже виднелся особняк, светился между деревьями и кустами. — Обратили внимание, какая тут чистота? Сразу можно сказать, что людей не бывает, ни окурка, ни бумажки… — Я остановилась, вытащила телефон, сделала пару снимков: пейзаж был отчаянно прекрасен, удержаться не было сил, но таким слабостям я всегда потакала. — Вы мне так и не объяснили, что именно вас напугало. Вы видели, как кто-то вбежал в открытую дверь, и разве вы до этого никогда не видели призраков?

Вадим таращился на облака, не видя в них ничего для нас доброго, я же предпочитала не думать, что могу вернуться в отель мокрая как мышь, иначе можно дойти до того, что начнешь размышлять, что вообще живой не вернешься… Вопрос этот я задавала Вадиму уже не единожды, каждый раз он ловко соскакивал, но сейчас, перед тем, как мы окажемся перед особняком, я собиралась его дожать.

— Если я и сейчас уйду от ответа, вы ведь с меня не слезете, — ответил Вадим медленно и настолько неуверенно, что я могла бы решить — он лжет или недоговаривает. — Я не знаю. Бывает, что находит иррациональное чувство жути на ровном месте. В собственной ванной будто кто-то стоит за спиной, или висит над головой в темной спальне и набросится. Воображение? С чего?

Я пожала плечами, потому что слышала такое от людей и никогда не рассказывала, что фантазия может выглядеть сама по себе крайне мерзко, и их счастье, что они не в состоянии ее рассмотреть. Порождения, как их называла бабушка, нередко сочетали в себе несочетаемое, и было невозможно понять, чем оно было при жизни. В квартире у одноклассницы обитало отвратного вида нечто — то ли птица с телом обезьяны, то ли двухлапая обезьяна, покрытая перьями, небольшая, размером с ворону, она зависала на потолке и противно шипела. Крылья ее всегда были прижаты, шея вытянута; несколько раз, пока никто не видел, я пыталась от нее избавиться, но стоило наведаться в гости через пару дней, как эта дрянь встречала меня агрессивным шипением, словно проклинала.

Тварь бесила только меня, жильцы ее не замечали. Путями долгих расспросов я выяснила, что когда-то в квартире жил старенький голубятник, и даже голубятня его еще торчала во дворе развалившимся скелетом, но отчего в квартире поселился такой гибрид — черт знает. Я не подозревала мирного старичка в каких-то адских экспериментах.

— Прозвучит глупо, — продолжил Вадим после паузы, — но мне показалось, если я задержусь здесь хотя бы на секунду, мне конец.

Он ковырял носком ботинка землю, как провинившийся школьник, и я, сама того не ожидая, отзеркалила его жест.

— Не так глупо, как вы полагаете… Недавно в нашем подъезде скончалась вздорная бабка, так вот, до сих пор соседи считают ее живой, потому что не все знают о ее смерти. — Я подняла голову, встретилась с непонимающим взглядом Вадима и как можно спокойнее объяснила: — Свежий призрак производит много лишнего. Шума, запахов. Вы можете не отдавать себе отчет, как и обычный человек, но странность не в этом. Здесь нечего делать призракам, будь то девица в платье или же кто-то еще.

Нечего делать, но зверья нет, а это почти гарантия. Почти, потому что скотина привыкала от безысходности к такому соседству, хотя я знала парочку случаев, когда свиноматка в гневе разносила сарай. Коровы и козы были куда смиреннее и со временем переставали в присутствии призраков ошалело мычать и блеять, а вот куры кудахтали нервнее обычного и разом переставали нестись.

— Здесь же никто не умирал, — добавила я и в собственном голосе услышала отчаяние, — считайте, что мы это установили. Пойдем посмотрим. Да, а дверь. Вы говорили, что дверь в особняк была открыта, когда внутрь вбежал парень за девушкой. А теперь она закрыта?

Вадим кивнул, мы шли по тропинке молча, готовясь сами не понимая к чему, и вот особняк предстал перед нами во всей красе — несмотря на недоверчивость по отношению к «старине», при довольно твердой позиции «не все старинное есть ценное», я признала, что дом Березиных был если не памятником архитектуры, то действительно любопытным строением, и лучше бы ему было долгие годы медленно умирать именно таким — покинутым, таинственным и зловещим.

Ни фото, ни старая кинопленка не передавали, насколько он вписывался в природу. На самом деле наоборот: это природа в него вписалась, превратила в шедевр, живописно украсила сочными пятнами мха, пустила по стенам вьюнки и трещины. Время застыло, деревянные рамы покосились, но уцелели, стекла были местами выбиты — ливни, град, ветра и ветви деревьев их не пощадили, нижние этажи заколотили досками — и очень давно, когда закрыли санаторий, чтобы люди не совали носы и прочие не лишние части тела куда не надо. Никто не пытался выбить доски — как непохоже на людей! — и мхи с вьюнками надежней любых замков сковывали почерневшее дерево и растрескавшиеся кирпичи.