— Мебель делают из опилок, а доски и заборы — из дерева, — невпопад хохотнула я. — В какую дверь они забежали?

Вадим указал на единственную дверь — других вариантов и не имелось. Когда-то ее покрасили белой краской — в те времена, когда красили все, что могло быть окрашено в принципе, а сейчас о рвении руководства санатория говорили лишь скукожившиеся в крошечные свитки желтые ошметки. Я подошла ближе, рассмотрела крыльцо, саму дверь, повернулась, с недовольной миной покачала головой.

— Если вдруг увидите что-то за моей спиной, хоть кивните… Дверь открывается наружу, замка в ней нет, зачем тогда вы таскаете столько ключей? Вы здесь были не так давно, и это вы частный сыщик, не я, какие выводы?

Вадим не двигался, ближе не подходил, зрение у него было острое — меткость эльфов вымысел, хотя черт знает, может, никто не учил их стрелять из лука, но в среднем эльфы, как и оборотни, не теряли зоркость на протяжении всей жизни. Мне показалось, он досадует, но еще я не верила тому, что он не увидел этого раньше. Значит, просто мне не счел нужным сказать.

— Мох и растительность повреждены, я это вижу, — стараясь сохранить голос ровным, сказал Вадим. Мои полунамеки-претензии ему не нравились, и это было по-человечески понятно, меня бы тоже взбесил подобный наезд. — Дверь открывали, спасатели так точно, напрасно вы удивляетесь, вы же помните, что территорию прочесали вдоль и поперек не по одному разу. На чем вы пытаетесь меня подловить?

До этих слов ни на чем не пыталась.

Глава 4

Следы на крыльце оставила поисковая группа. Призраки, черт их побери, не могут распахивать двери. Версия небезынтересная и небесспорная: клюка, сумка, хоть сундуки с золотом — часть самого призрака, каким мы его помним или же представляем. Разные люди рядом с одним и тем же призраком в одно и то же время могут увидеть разное, возможно, Вадим видел то, что вообразил.

Ни подтвердить, ни опровергнуть мою гипотезу было некому.

Мы осторожно пробирались по стылому, пропахшему сыростью, солью и птичьим пометом зданию, сильнее всего опасаясь гнилых досок и плохо держащихся кирпичей. Не так давно здесь шастали люди — в заброшках легко понять, что кто-то наведывался, по еле заметным признакам. Потревоженный прах мертвого здания — материя тонкая, даже чересчур.

— Наверх поднимались спецы МЧС, — остановил меня Вадим у лестницы. — Мне кажется, стоит им доверять. Вы спрашивали про ключи, они в основном оттуда, от верхних комнат. Все кабинеты администрации закрыты, я интересовался почему — а просто потому что замки работают до сих пор и что бы не запереть. Мне отдали ту же связку, которая была у спасательной группы.

Перила с лестницы то ли сняли, то ли украли — кто разберет, заброшенные здания всегда страдают от человеческой алчности, и мне казалось, что разоренные дома помнят каждого, кто вырвал у них кусок плоти. Защищая себя, они скалились черными проемами окон на любого, кто приближался, но эта заброшка пока что присматривалась к нам.

— А лестницам доверять не стоит, — согласилась я, относительно удовлетворенная его ответом. Но лишь в части связки ключей. — Давайте расставим все точки над «i» — я не подозреваю вас ни в чем, но кое-что мне не нравится, и нам лучше выяснить все до того, как мы наделаем тьму ошибок. Вы уверены, что видели парня, который вбежал за девушкой в белом платье именно в эту дверь? Открытую дверь?

Мой вопрос звучал обидно, и я восприняла долгое молчание Вадима как немой упрек. На крыше скопилась влага и теперь просачивалась сквозь щели, здание словно дышало и само было как призрак. То ли живое, то ли нет. Потом померещилось, что стучат старые ходики, и я вздрогнула, но это какая-то птица далеко отсюда долбила, зараза.

— Я понимаю, насколько это…

— Странно, — подсказала я, рассчитывая, что зарождающийся конфликт мы таким образом уладим.

— Нет, — резко перебил Вадим. — Противоречиво. Пожалуй, — он опять помолчал, — именно эта дверь и была причиной того, что я так испугался.

— То, что должно быть таким, как мы привыкли, но вдруг оказалось не таким, пугает больше всего?

Я смотрела в пыльное стекло. Снаружи оно было грязнее, чем изнутри, об этом позаботилась цивилизация; я была убеждена, что если проведу пальцем по внешней стороне окна, то соберу всю таблицу Менделеева. Я отошла от лестницы, заглянула в дверной проем. Большое светлое помещение с высокими потолками, когда-то здесь была библиотека, а может быть, красный уголок, а какое назначение задумывал архитектор — кто знает.

Накрапывал дождик, и редкие капли оставляли на стекле четкую мелкую печать. В здании пахло забытым временем — его закрыли на сто замков, я потянула носом, и мне почудилось, что даже едкий больничный запах еще висит в законсервированном воздухе, и потягивает из кухни пресной пригорелой рисовой кашей.

Жаль, что скоро этой прекрасной тайне настанет бесславный конец. Жаль, что ничего нельзя с этим поделать.

— В детстве у меня был сосед по подъезду, — нехотя проговорил Вадим, смотря не на меня, а на остатки росписи на стене: пионер с горном дует в ухо пограничнику с медведем на поводке. — Добрый дядька, веселый… Он, даже когда напивался до скотского состояния, вреда никому не причинял. Не скандалил, не дрался, шел домой со стеклянными глазами и ложился спать. Но как же я его пьяного боялся — если видел, бежал подальше со всех ног. Не знаю почему, он так годами пил, никогда и ни у кого с ним не было никаких проблем, лет через пять после нашей первой встречи я уже мог бы сообразить, что ничего он мне не сделает.