Я слышу, как по столу рассыпаются фотографии. Он хватает одну, сжимает её в кулаке, будто хочет разорвать, но не делает этого — просто смотрит на меня. Глаза горят яростью, отвращением.

— Тебе было мало всего, что у тебя есть? Тебе было мало меня?! Всего этого, — он обводит рукой дом. — Дом, деньги, безопасность. Твой щенок под моим крылом. Тебе, блядь, этого было мало, да, Лиля?

В груди вскипает что-то болезненное. Что-то, что я не могу больше сдерживать. Оно пенится, бурлит, рвётся наружу. Я чувствую, как меня буквально топит в потоке эмоций, которые я раньше никогда себе не позволяла.

Злость, обида, горечь. Разбитое сердце.

— Если бы ты мне не изменял! — слова вырываются из меня с криком. Голос дрожит, но он настолько громкий, что я сама не знала, что могу так кричать. Я даже не осознаю сразу, что мои связки вот-вот сорвутся. — Это ведь фото с твоей изменой были первыми, Рома!

Дрожащими руками я хватаюсь за стул и медленно встаю с пола. Ноги ватные, колени подкашиваются.

— Это ты первый предал нас! И ты лжёшь, что любил меня! Ты запер меня в долбанной золотой клетке, сделал удобной и послушной, чёрт тебя дери, — продолжаю кричать. — Трахал, когда хотел. Когда я не хотела! Не ночевал дома! Раздвигал ноги своим бабам прямо на своём прокурорском столе!

Его лицо меняется. Он моргает, во взгляде проскальзывает тень… растерянности? Нет, скорее раздражения.

— Что ты вообще несёшь, дура?! — огрызается он, но я не даю ему перехватить инициативу.

— Ты завёл себе любовницу, Роман! — мой голос дрожит, но я не отступаю. Гнев перекрывает страх, делает меня сильнее. — Ты трахал свою секретаршу, изменял мне за моей же спиной, а потом смеялся мне в лицо! Убивал меня! Ты унижал меня каждый день, пока я делала вид, что этого не происходит.

Губы у меня пересыхают, но я не могу остановиться. Всё выходит наружу, всё, что копилось слишком долго.

— Если бы ты не раздавил меня, не растоптал, если бы ты не сделал меня несчастной, я бы не влюбилась в другого! — мой голос ломается, и я впервые осознаю, что плачу. Горячие слёзы текут по щекам, но я даже не вытираю их. — Я бы никогда… никогда не посмотрела бы на него, если бы ты не сделал меня пустой и разбитой! Ты сам толкнул меня в его руки, понимаешь?! Я бы никогда не влюбилась в другого, если бы не ты…

Роман молчит. Его ноздри раздуваются, взгляд цепляется за меня, за мои слёзы, за мои трясущиеся губы. Я впервые вижу в его глазах что-то… странное. Не злость. Не ненависть. Что-то другое.

Тишина.

Где-то внутри меня вспыхивает ужасающее осознание.

Я влюбилась. Влюбилась в Илью.

Всё то, что я чувствовала к нему, всё то, что я пыталась подавить, объяснить простым желанием, адреналином, запретным плодом… это было не просто увлечение.

Я полюбила его.

Меня трясёт, не только от злости, но и от того, что я поняла это только сейчас. Только сейчас до меня дошло, что я не могу выкинуть его из головы, что я хочу его. Хочу быть рядом. И это страшно. Боже, это страшно, потому что он ничем не лучше Романа.

Я закрываю глаза, в груди стягивает от боли.

Я сделала это. Я позволила этому случиться.

Всему этому в моей жизни.

Я впустила в неё этих мужчин, которые превратили меня в груду битого стекла.

— Ты…. — Роман выдыхает, проводит языком по зубам. Он качает головой, усмехается без тени радости. — Ты влюбилась в этого щенка.

Я открываю глаза. Вижу, как он смотрит на меня — и мне становится по-настоящему жутко.

Я запираюсь в ванной, прислоняюсь к двери и медленно оседаю на холодный кафель. В груди разливается болезненная пустота, и кажется, будто я не могу дышать. Мои руки дрожат, пальцы сжимаются, царапая прохладную поверхность плитки. Слёзы текут сами по себе, без разрешения, без возможности остановить их. Они капают на мои запястья, впитываются в тонкую ткань рукава.

Мне больно. До тошноты. До рвотных спазмов. До желания просто исчезнуть.

Как же так? Как я дошла до этого? Когда всё так покатилось в пропасть?

Я чувствую, как из глубины души рвется неконтролируемая смесь отчаяния, гнева и безысходности. В груди всё клокочет, разрывается, но я сжимаю губы, чтобы не закричать. Кричать — бессмысленно. Никто не услышит. Никто не спасет. Поздно уже.

За окном слышится звук двигателя. Машина отъезжает, шуршит шинами по гравийной дорожке.

Роман уехал.

Он ведь пил, и сел за руль.

Но мне плевать. Плевать абсолютно. Ледяными иглами кожу колет, когда я решаюсь признаться себе, что… совсем не расстроюсь, если он въедет в какой-нибудь столб.