Возле меня Евгений. Его глаза красные, он сдерживает слёзы, но плохо получается. Я кладу ладонь ему на плечо, и он благодарно кивает.

Мы не говорим. Бессмысленно говорить.

Я вижу женщину в чёрном. Ее лицо мне незнакомо, но в ее чертах угадываются очертания Ильи. Его мать. Я подхожу, тихо называю свое имя. Мы смотрим друг на друга, и на миг мне кажется, она всё понимает. Всё знает.

Неужели он сказал ей?

Она кивает, прикусив губы.

Я хочу рассказать. Сказать, что он был мне… что он значил для меня. Но слова застревают. Сейчас это совсем неуместно. Может, позже. Когда-нибудь.

Потом я ухожу. Не могу больше. Слишком тяжело.

Я иду, сама не зная куда.

Город кажется чужим. Воздух густой, как вода. Дышать сложно. Рёбра будто в стальных тисках сжаты.

Люди проходят мимо, а чувствую себя тенью. Прозрачной, мутной, никому не нужной.

Покупаю в автомате кофе и делаю несколько глотков. Голова почти сразу начинает кружиться, потому что я со вчера ничего не ела. Это неприятное чувство, но я ловлю его жадно, потому что это хоть какое-то ощущение, что-то кроме ступора и боли.

В сумочке вибрирует телефон. Встряхнув головой, чтобы немного прогнать головокружение, я достаю смартфон.

Номер клиники.

Срываюсь на короткий вдох и беру трубку.

— Слушаю.

— Лилия Андреевна? Мы хотели сообщить, что Романа Константиновича перевезли к нам. Всё прошло спокойно.

— Спасибо. Я…. переведу оплату. Пожалуйста, позаботьтесь о нём.

— Конечно. Доктор проведет осмотр и свяжется в вами.

— Хорошо.

Я отключаюсь и долго смотрю на чёрный экран телефона.

Мысли вязнут. В голове странный, тяжёлый вакуум.

Кое-как я беру себя в руки и иду домой. Долго. Пешком.

Немного пошатывает, но в конце концов я добираюсь.

Пытаюсь поесть — грею суп, сажусь с ложкой…. и через минуту меня выворачивает. Снова и снова. Выходит только кофе, а потом желудок просто сжимается в болезненных, изнуряющих спазмах. Кажется, будто мое тело хочет его исторгнуть.

Ноги дрожат, сердце колотится.

Я списываю на нервы.

Ползу в кровать, заворачиваюсь в плед. Всё тело сжимается, как будто я крошечная точка, в которую схлопнулся целый мир. Трясёт так, что зубы стучат. Сердце ноет.

Я засыпаю в каком-то полуобмороке, а через пару часов вскидываюсь от стука в дверь.

Это Люба.

Едва я открываю дверь, как она бросается ко мне и крепко-крепко обнимает.

— Господи, Лиля, да ты же горишь вся! — озабоченно говорит сестра, приложив руку к моему лбу. — И на ногах едва держишься.

— Да просто… — даже не знаю, что хочу сказать. Я будто в вязком тумане теряюсь, мысли тормозят.

— А-ну давай быстро в постель, дорогая!

Я не сопротивляюсь. Позволяю ей уложить меня, дать воды. Люба приносит мне жаропонижающее, укутывает в одеяло, словно я маленький ребёнок. Пока она хлопочет на кухне, я пытаюсь просто дышать.

Но это сложно, потому что перед глазами калейдоскопом мелькают картинки. Как те рассыпанные фото, только на них не пошлые изображения, на них другое — улыбка Ильи, его пронизывающий взгляд, его губы…

Это все не могло не быть настоящим.

Не могло.

Он ведь не смог в итоге предать меня, не смог. Он боролся, он пытался… И за это поплатился жизнью.

Внезапно обжигающая, болезненная правда прокатывается огнем по коже. Пронзает грудь тысячами острых игл. Я резко сажусь и зажмуриваюсь, потому что картинка за мной вставать не спешит.

Это я…. я виновата. Из-за меня он пошел против группировки и против этого Белого. Из-за меня его убили.

Как.… Боже, как мне теперь с этим жить?

Люба приносит бульон и буквально вливает в меня несколько ложек. А потом долго сидит рядом и гладит по голове, пока я плачу, и пока меня не сваливает в тяжёлый, беспросветный сон.

Следующие два дня я почти не двигаюсь. Меня бросает то в жар, то в озноб. Тошнит от света, от звуков, от запахов. Я будто рассыпаюсь.

Люба берет на работе отгулы и сидит со мной, не отходит ни на минуту. Заставляет что-то есть, что-то пить, глотать какие-то таблетки.

Мне кажется, если бы не она, я бы не выжила в эти дни. Просто растворилась бы в своей бесконечной оглушительной боли.

Когда становится чуть легче, я, шатаясь, выбираюсь из квартиры и иду в клинику. Смотрю на врача, будто через стекло.

Объясняю, что со мной. Та кивает, задает вопросы. Обычные. Но один из них внезапно выбивает меня из реальности.

— Когда у вас были последние месячные?

Я зависаю. Вспоминаю. Считаю. Ошибаюсь. Считаю снова. И не могу найти ответа.