Как и надеялись Дробышевские, с помощью когда-то сделанной ею записи удалось склонить Кирилла Волкова к сотрудничеству со следствием. В обмен на обещание, что ему самому не будет предъявлено обвинений и его участие в скандальном деле не станут предавать огласке, тот заявил о вымогательстве со стороны Стрельцова. Конечно, в итоге реальная история оказалась перекручена так, что в протоколах Волков выглядел скорее несчастной жертвой, чем человеком, который цинично купил сыну свободу за чужой счёт, однако главного добиться удалось.

— Теперь дело будет пересмотрено и того беднягу, которого Стрельцов назначил козлом отпущения, выпустят, — заверила Ирма, когда Майя, выслушав эту новость, обеспокоилась вопросами справедливости. — Да, сыночек Волкова счастливо ускользнул, но тут уж ничего не поделаешь. Придётся довольствоваться реабилитацией одного невиновного и тем, что удалось прижать Стрельцова.

Действительно, после его отстранения ещё несколько человек, которых он когда-то запугал и заставил изменить свидетельские показания, согласились выдвинуть обвинения. Дело обещало быть громким, и, естественно, при всём этом его недавние попытки дискредитировать сбежавшую жену выглядели теперь крайне неубедительно.

Поначалу Майя надеялась, что её участие останется незаметным, не слишком явным. Жутко не хотелось оказаться под прицелом десятков чужих глаз, стать предметом досужих обсуждений и домыслов.

Она мечтала быстро и тихо получить развод и наконец выдохнуть, зная, что Эдуард отвечает за свои преступления и больше для неё не опасен.

Однако всё та же Ирма настойчиво убеждала поступить иначе.

— Ты не представляешь, сколько женщин находятся в твоём положении, сколько годами вынуждены бояться и молчать. А если решаются заговорить, их не хотят слушать. Такие дела, как твоё, Майя, очень сложны для разбирательства, сбора доказательной базы, выяснения всех обстоятельств. И они не вызывают такого резонанса, чтобы правоохранительные органы вынуждены были задействовать все силы, но добиться результата. Всем проще отмахнуться и закрыть глаза, как сделали те сотрудники, которые приезжали на твой вызов. Дело не только в том, что у твоего мужа ещё было влияние, но и в существующем положении вещей в целом. Никто не хочет связываться с семейными делами — и это нужно менять! Невидимых жертв слишком много!

Ирма была убеждена, что её история может стать одним из тех маленьких шагов, которые, накопившись, со временем помогут изменить ситуацию.

И Майя согласилась. Частично из признательности — Ирма, да и все Дробышевские ведь столько для неё делали, даже не заговаривая при этом об оплате и не требуя ничего взамен. А частично потому, что ей самой временами казалось — только пройдя весь путь до конца, она сможет окончательно расстаться с прошлым.

Это решение в очередной раз перевернуло её жизнь. Сначала всё шло уже знакомым образом — Майя давала показания, отвечала на сотни вопросов, обсуждала с Дробышевской дальнейшие шаги. Ирма развила бурную деятельность, пытаясь отыскать свидетельства, подтверждающие её рассказ.

Сразу Майя не особенно верила, что из последнего что-то выйдет, она ведь до своего побега уже долгие годы ни с кем близко не общалась, никому не жаловалась. Однако настойчивость Дробышевской, её умение вести разговор и вытягивать из людей нужные сведения принесли неожиданный результат.

Оказалось, кто-то из соседей несколько раз слышал доносившиеся из их с Эдуардом квартиры звуки падения и её жалобные мольбы. Соседка по лестничной клетке однажды заметила её синяки, когда у Майи случайно задрался рукав свободного свитера, и потом отмечала про себя её неизменно нездоровый вид. Ещё одна вспомнила, что Майя даже в летнюю жару зачастую носила одежду с длинными рукавами и высоким воротником… Не так уж много, но всё же это должно было помочь ответственным за решение по делу составить верное представление о действительности.

Однако настоящее потрясение Майя испытала, когда Ирма во время очередной встречи задала неожиданный вопрос:

— Скажи, ты когда-нибудь оформляла на Стрельцова доверенность на продажу твоей доли квартиры?

— Нет. А что, он продал квартиру? — искренне удивилась Майя.

— Не эту. Квартиру твоих родителей, где у тебя после смерти матери оставалась доля, — пояснила Дробышевская.

— Что?! — потрясённо воскликнула Майя. — Но… Подожди, её ведь продал отец. После похорон мы какое-то время не виделись, потом я позвонила ему и наткнулась уже на других владельцев. Эдуард сказал, что квартира была в собственности отца ещё до брака, и он мог так сделать.

Ирма, непривычно довольная, откинулась на спинку кресла.

— Чудесная история. А вот что мне удалось выяснить: та квартира принадлежала твоим родителям в равных долях, после смерти Прохоровой Марии Николаевны осталось двое наследников первой очереди — ты и твой отец. Соответственно, от всей квартиры тебе принадлежала четвёртая часть, но продать её без твоего согласия по закону никто не имел права. Однако Стрельцов явился к Прохорову Владимиру Евгеньевичу и от твоего имени потребовал продажи. Якобы ты больше не хочешь иметь ничего общего с алкоголиком, который испортил тебе детство и юность, а он, как хороший супруг, готов добиваться исполнения твоей воли любыми правдами и неправдами. Фактически Прохорову был предложен выбор — или он послушно на всё соглашается, не пытаясь с тобой связаться, и получает комнату в общежитии и часть денег от продажи, или начинает упорствовать и тогда по ложному обвинению отправляется за решётку.

— Конечно, он согласился, — выдохнула Майя.

Она была поражена новостью до глубины души, однако на отца не испытала ни обиды, ни злости. Очевидно, тот ещё раньше неё имел возможность узнать, что за человек Стрельцов. К тому же приготовленная Эдуардом легенда могла выглядеть убедительной. У них с отцом ведь никогда не было тёплых отношений, и тот прекрасно знал, как его пьяное присутствие тяготит их с матерью. Так почему не поверить, что обозлённая дочь чувствует себя неплохо, спевшись с негодяем, и действительно сама его подослала?