— А подробнее нельзя — кто это были да что предъявляли? — Татищев гнул свою линию.

— Так это у Силантия лучше спросить, он охраной у меня командует. Силантий! Подь сюды! — окликнул купец заросшего до бровей густой бородой мужика, который в длину и ширину казался одинаковым, напоминая телосложением бочку.

Пётр и сопровождающие его лица спешились, Татищев отвел для беседы подошедшего Силантия в сторону, Пётр тоже предпочёл с Блиновым переговорить тет-а-тет, для чего отвел его в сторону.

— Почему хлеб не продаешь? — хмуро поинтересовался.

— Так хлеба нигде по лавкам нету! Значит и цена вверх пойдет. Да уже пошла! Чего мне свой профит терять? Ишо немножко потерплю, да барыш будет существенней. Мы тут торговый дом, а не богадельня, Ваше Императорское Величество. Да…

— Я у тебя хлеб покупаю. — спокойно произнёс Пётр.

— Весь? — неожиданно спросил купец и аж весь как-то подтянулся.

— Весь. — подтвердил регент.

— И зерно, и муку? — продолжал гнуть свое Блинов.

— Я сказал «всё», значит всё!

— А деньги-то хватит, Ваше Императорское Величество? Мы, Блиновы, знамо дело, в долг не даем[4].

— Держи! — И Пётр достал из кармана шинели медную полушку, одну из первых медных монет, выпущенных в ЕГО время. Он увидел эту монету в одном из кабинетов Зимнего, та находилась под стеклом в какой-то нумизматической коллекции. Пётр не знал, чьи это покои и чья эта коллекция, но несколько медных монет своего времени прихватил, так, на всякий случай. Вот сейчас этот случай и настал.

— Полушка? — уточнил Асаф Аристархович.

— Она самая? Мало? — очень вежливо поинтересовался император. Не знаю, что почувствовал купчик, но внезапно как-то подобрался еще больше, став похожим на хищную кошку — льва, после чего ответил:

— Согласен! По рукам! — и был поражен, когда в ответ регент Михаил Александрович протянул свою руку. Блинов пожал руку регента, закрепив договор. Пока еще и купцов-старообрядцев слово весило куда больше договора на бумажке.

— Видишь того полковника, он при моей персоне состоит. Покажешь ему эту монетку — получишь аудиенцию. Любую просьбу выполню, если она в моей воле будет. — сообщил Пётр купцу.

— Любую? — не поверил торгаш. — А министром меня сделаешь?

Регент в ответ протянул руку. Туда упала медная полушка.

— Как раз ищу министра продовольственной безопасности.

— Чего это? — не въехал Асаф. Пётр сам удивился, каково он это завернул… Собрался с мыслями.

— Будешь отвечать за снабжение хлебом. Всей страны. Указ о монополии на вывоз зерна за границу империи уже готов.

— Это ты меня, Ваше Императорское Величество главным по хлебу делаешь? — уточнил купец, охреневающий от открывшихся ему першпектив.

— Делаю. В девять вечера чтоб был в Зимнем. Охрана проводит. Указ будет готов.

— Тут эта, Ваше Императорское величество… Вот та мука, что под навесом — я ее рабочим Путиловского обещал. Не за деньги. За охрану. Их отряд с минуту на минуту подойти должен будет. Боялся я, что своих сил отбиться не хватит, особенно, если солдатня с запасных навалится…

— А не поспешил ли ты, герр Питер? — поинтересовался Брюс у государя, когда они отъехали от складов. — Не слишком-то эти купчики на руку чисты. Должен же знать.

— Да знаю, знаю… всё про них знаю, что в голове засело. Только на этом месте любой воровать будет![5] Но Блиновы со многими думскими на ножах, даже старообрядцами, какие-то разные секты у них. Так что будет сей воз тянуть. А сейчас народу надо дать хлеб или он власть снесет. Сам мне про это столько твердил!

— Да помню я, помню… Не лежит просто сердце к этим купчикам. Жаль, Бугров умер. Вот ему бы я точно доверился.

— Сам говорил, что нет лишних людей, есть только кадры. И от того, как мы будем их использовать — так наше дело и сладится!

— Так это не я говорил, кто-то умный, да… Нет, запамятовал, кто. — и Брюс, смущенный, сместился на фланг небольшой колонны, которая спешила к Зимнему дворцу, ставшему на время штабом контрреволюции.

[1] Тут Петру доложили неточно. Эти склады принадлежали не так давно умершему купцу Александру Петровичу Бугрову, державшему в своих руках торговлю хлебом практически по всему Поволжью. Наследника у него не осталось и теперь его склады принадлежали нескольким группам хлеботорговцев, среди которых были и Терещенки, и некоторые родственники думцев, в том числе князь Львов. И Рябушинские к этому бизнесу имели некоторое отношение, хотя, более всего косвенное, как банкиры, осуществляющие финансовое прикрытие торговых операций.