Я постарался ответить так же лаконично, пространственно обрисовав, покуда примерно мне местные расценки. Одним словом. Сергий глянул на меня искоса.

— Понял! — отозвался галстучный, почуяв во мне родную душу, возможно даже земляка, и рванул к барной стойке, шлёпая пыльными, тоскливо забывшими о щётке и гуталине ботинками, которые были ему изрядно велики. Странная здесь форма у официантов.

Мы с дедом сели за ближайший столик. Он устроился к стеклянной стене спиной, давая понять, что на современные нравы насмотрелся вдоволь.

— Нате! — выдохнул подбежавший парняга, оригинально трактовав ожидаемое «Прошу!» или «Пожалуйста!». — И, склонившись ближе ко мне, добавил, пахнув живым чесноком, — полтора косаря!

— Ещё два таких сразу сделай, братан. Сдачи не надо, — с адаптацией к реалиям у меня явно стало получше. Раньше я бы до сих пор пыхтел молча, негодуя на сервис и местные нравы. Сейчас же просто и легко выудил из заднего кармана одну оранжевую бумажку, как-то ухитрившись отделить её от сложенной вдвое стопки двумя пальцами, не глядя.

Официант обеими руками поднял со стола купюру с видами Хабаровска и посмотрел сквозь неё на лампу на потолке. Я услышал, как матерно вздохнул за стойкой бармен, наблюдавший за нами. И как в три глотка пропал коньяк в Хранителе.

— Странно пахнет. Клопами, вроде, — предположил он, занюхав рукавом.

— Ага, — нейтрально согласился я, твёрдо решив ничему больше сегодня не удивляться. В очередной раз.

Следующие два стакана, доставленные с неожиданной скоростью, внедрились в деда аналогично. Из взора его постепенно уходила тревога, сменяясь чем-то, неожиданно похожим на буддистский дзен. Выходил из кофейни он с видом завсегдатая, а официанту даже руку пожал, поблагодарив с местной лаконичностью: «Спасибо, паря!».

Мне, как говорила логика, следовало купить пару комплектов белья и носков. Сергию — полный комплект всего. С этой мыслью мы зашли в «одёжный ряд», как он назвал один из известных сетевых мировых брендов. Справились на удивление быстро, хоть и не без курьёзов.

— Мало!

— Сейчас так носят, Вам очень идёт, великолепно выглядите!

— В моё время в таком и в гроб класть постыдились бы! Тащи на два номера больше!

— А на шнурках обувка есть?

— Здесь же резинка. Так гораздо удобнее, и смотрится очень стильно!

— Смотрится, будто я грудной и шнурки вязать не умею!

— Это чего?

— Это очень модная новинка сейчас. Застёжка на болтах!

— Я на болтах видал того, кто придумал такое! Молнии же изобрели давно! Вот отсталый народ!

К фуд-корту мы подходили, как будто столичный гость сопровождал родственника с далёкой периферии. Причём, в роли родственника выступал я. Сергий, во всём новом, вышивал по галерее как минимум королём. Я шёл рядом, будто удачно оттеняя образ не очень тайного миллионера. В полувоенных брюках, кедах, футболке и толстовке с капюшоном, слава Богу, не надетым, он смотрелся так, что и молодые девушки головы сворачивали вслед. Очки только его слегка выбивались из антуража. Но тут, в краю с богатой криминальной историей, надо думать, чего только не насмотрелись. Людей в Армани или даже Бриони с полным ртом зубов из нержавейки, например.

Оставив Хранителя за столиком, я нагрузил у стойки поднос всяким вредным, но питательным кормом. Поставив между нами, уселся напротив Сергия. И тут услышал чуть ли не плачущего Павлика:

— Дядя! Лина! Ай!

Я подхватился, чудом не развалив всё, что мы так заботливо раскладывали на подносе в четыре яруса с девушкой-подавальщицей из американской харчевни. Тьфу ты, общение с реликтами и на меня, кажется, повлияло! Дед только глянул вслед из-под очков, не успев и рта раскрыть.

На бегу начал «переключать картинки с камер», как в тот раз, в амбаре.

Волосы, длинные, цветом, как мои. Сквозь них почти ничего не разглядеть, только край стойки-«островка», где давили свежевыжатые соки. Носатого брюнета за стойкой я вспомнил, он нам с Сергием не так давно сватал гранатовый, который «таким мужчинам навэрняка нэ нужэн, но лишним точно нэ будэт, а жэнчины ваши спасыбо скажут, э!». Вот молодец, Павлик, навёл так навёл! Глазами Алисы я увидел, как стоявшая рядом с чересчур прямой спиной и снова сжатыми в нитку губами Энджи смотрела на парня рядом с ней. Кажется, одного из тех, что сразили на входе мастерством владения обсценной лексикой. «Камера» отъехала правее, и я увидел ещё троих таких же, в чёрных спортивных штанах и белых кроссовках. Судя по ним, они были рады зрелищу и наверняка давали ценные советы тому, что общался с Линой. А мне оставался один поворот.

— Да чо ты ломаешься-то? Ровно всё будет, отвечаю! — низкий лоб, тяжелые надбровные дуги и нижняя челюсть, большое расстояние от носа до верхней губы, «заячьей». Но взгляд крохотных водянистых глаз нагло-уверенный.

— Я никуда с тобой не пойду и не поеду. Сейчас придёт мой парень. Тебе лучше уйти, — голос Лины не то дрожал, не то звенел. То ли со страху, то ли со зла.

— Мне виднее, чо мне лучше, поняла, ты?! — потемнели кабаньи глазки под не единожды рассечёнными бровями.