Что же танец? С той самой заветной минуты я пребывала в радостной эйфории — стоит только начать. Мои кавалеры уже дожидались второго тура, третьего, потом все пошло по новой. Я только у третьего догадалась спросить:

— Вы, кстати, как здесь оказались? Откуда вы?

Юноша упомянул название соседнего городка. Оказалось, наш учитель танцев попеременно вел класс и тут, и там: три дня в одном городе, три — в другом, и лучших воспитанников пригласил к нам на репетицию бала. Так что дядюшка Алани порекомендовал им меня, а больше ни с кем и не знакомил.

Выходит, то была его заслуга, ну и полдники помогли. Однако же эта троица и после первых трех туров ни к кому больше не подходила, даже «просто так», а за ужином и во время следующих туров соперничество за мое внимание продолжилось. Дело прошлое, но точно знаю, я тогда была и вправду мила. Ведь каждая девушка может быть очаровательной. Меня будоражила лихость юношей, пьянило оказываемое мне внимание, я бросала хлесткие фразы, сбивала кавалеров с толку, гипнотизировала их, смущала, применяя тактику, знакомую любой барышне на балу. Не пробило и полуночи, как передо мной возник Пишта Боди, местный донжуан. Я не удержалась от пары колкостей насчет «вульгарной спешки» и «не слишком галантного поведения», но все время, пока он рассыпался в извинениях, смотрела на него с улыбкой. Лед был сломан. Теперь и кавалеров из числа наших, городских, у меня было в избытке.

Сейчас и не знаю, куда подевались эти трое юношей, что с ними стало, я и имена их с тех пор позабыла, смысла нет искать их следы и память о них в предрассветном городке. Поезд вот-вот тронется и унесет меня — так же, как тогда, вскоре после бала он умчал меня в другую жизнь с ее неизбежной суетой, да и их, наверняка, тоже увез далеко-далеко. А я, если честно, хотела бы с ними встретиться и тепло, по-дружески пожать им руки, поблагодарить за то, что создали настроение моего первого и последнего бала и помогли мне осознать себя как человека и как женщину. Глупость, наверное, ребячество, но я все равно чувствую, что без той истории стала бы совсем другой, не такой, как сейчас. А какой бы я стала?

Здание педагогического института в крупном провинциальном городе. В коридоре молодой воспитанник учительской семинарии, обладатель заостренных усов, любезно провожает смущенную, робкую девушку лет 15–16, придерживает перед ней большую створчатую дверь.

Семинарист: Здесь приемная, барышня. Его благородие директор в соседней комнате, но скоро выйдет, поэтому попрошу вас подождать.

Девушка (темноволосая, с задатками милой внешности, стройна, но вместе тем налита, как пшеничный колосок, сидит в кресле с высокой спинкой, на самом краю, осматривает комнату и почти вслух рассуждает): Какой красивый письменный стол, такая гладкость, прямолинейность. Здесь он обычно работает. Наверное, у него много дел — руководить двумя такими большими учебными заведениями! У нас всем делопроизводством директриса заведует, но все же. А ведь он еще и преподает. У него большое будущее, у его благородия. Другие пожилые священники сказали дяде Пали, что его благородие вскоре станет епископом: учтивым и свободомыслящим — так и должно быть! Странный он человек, взгляд у него колючий, однако он не плохой, на экзамене не боюсь ни его, ни его взгляда, хотя он строг, но поговаривают, в компании и дома он очаровательно мил. Я его даже и не боюсь. В нем столько изящества — потому его и называют «змей-искуситель». Есть в нем что-то змеиное, но он добросердечен, так говорят. Я к нему по совершенно незначительному делу. Как же хороша эта оттоманка!

И над камином гипсовая скульптура богини Дианы. Интересно, где хранится оригинал: в Лувре? Нет, в Ватикане! Мы же учили. У нее только одна рука осталась со стрелами. Скажи, богиня Диана, у меня получится?

Диана безмолвна. Слышно, как в приемной открывается дверь, и появляется его благородие, преподобный директор, титулярный каноник, папский камергер и так далее. Высокий, худощавый, с узким, почти аскетичным лицом и губами, живыми, пронзительными светло-голубыми глазами. На вид ему от сорока до шестидесяти лет, нельзя определить точнее, на длинном указательном пальце кольцо-печатка, на талии фиолетовый цингулум. [13]

Директор (елейным голосом, раскрывая руки в дружелюбном жесте): А, какая прекрасная гостья! Какие новости у вас? Прошу, проходите, (ведет в комнату)

Девушка: Я учусь в старших классах женского пансиона, ваше благородие!

Директор (в хорошем настроении): Вижу по вашей шляпке, только вы носите теперь такие круглые шапочки. Присаживайтесь сюда, девушка, на диван, не бойтесь, там нет зеркала. А, значит, замуж вы все-таки выйдете!

Девушка: О! (осматривает комнату; замечает на кровати его благородия прекрасное покрывало ручной работы, скамеечку для коленопреклонения и кофейный столик со вставками из тиса)

Директор (учтиво садится напротив девушки в кресло): Ну, а теперь, барышня, расскажем, что нас сюда привело, так ведь?

Девушка (улыбается про себя, вспомнив, что на уроке геометрии его благородие повторил это «так ведь» 72 раза, старается быть серьезной): Я к вам с просьбой, ваше благородие. Прошу вас, ваше благородие, будьте так любезны, подпишите решение о получении стипендии. Здесь рекомендация ее благородия директрисы. (передает бумаги, про себя) Слава богу, сказала. Все позади.