— Господи! — воскликнула Клара. — Как тебе идет, курносая ты пародия на невинность! Хитрая обезьянка — звонкий персик, смеющееся яблочко, затаенная циничная насмешка, дьяволица в белом.

— «Монастырь мне дом родной!» — затянула со смехом Чире и начала порхать в танце перед зеркалом. Но затем и она внезапно приуныла.

— Вот ты жалуешься... Кто бы говорил! А подумай только, что будет со мной. Попаду в сонную сельскую глушь, буду преподавать домашнее хозяйство и химию. Светские барышни там должны сидеть с чопорным видом, словно аршин проглотили; супруга вице-губернатора дает обеды, а на каждую из пятерых девиц приходится по любезному судебному секретарю или кому-нибудь в этом роде, все девицы глаз с него не спускают, ревнуют, и если кто из зависти решит его заполучить, то горько пожалеет, потому как оно того не стоит. Мамочки же сидят кружком, подавшись вперед, но косят глазом в сторону, как гусыни, будто ждут указки цехового мастера, чтобы встать или сесть; а меня все будут поносить и проклинать, потому что сижу и стою и хожу как мне угодно, люблю мужчин, которые лучше других, не навожу порядок в платяном шкафу и не умею готовить. В конце концов я испугаюсь и стану такой же.

— Да ты всегда пугаешься. Будь у тебя хоть капля ума, ты бы уже давно пошла в актрисы.

— Ты же знаешь, мой опекун!..

— О... да что твой опекун?

Тем временем Лиза достала свободные пальто, отороченные лебяжьим пухом. Конечно, это был просто яркий реквизит: в «Федоре» или в «Маргарите Готье» великая актриса сбрасывала их с плеч с небрежностью герцогини, хотя настоящие герцогини никогда бы такое не надели. Но как выигрышно эти наряды подчеркивали одни движения и идеально скрывали другие! Раз надев их, обе девушки уже не могли с ними расстаться.

— Нам еще не пора? — спросила Чире.

— Я ведь предупредила всех, что мы идем в театр. Успокойся.

— Тут еще есть платья, одно другого краше! — воскликнула Лиза и открыла следующий шкаф. — Ее благородие получила их на этой неделе из гардероба одной принцессы.

— Как это?

— Ну, она не покупает все новое, это невозможно — слишком много нужно одежды. Платье за тысячу форинтов она приобретает за двести пятьдесят, если до этого его надевали на какой-нибудь придворный бал. Для этого даже есть специальные маклеры.

И вот две взволнованные, жадные до жизни, любопытные и удивленные студентки начали примерять старые платья принцессы. Они чуть не задохнулись от восторга: их собственная красота, которой они раньше не могли уделить достаточно внимания, открылась им, стала заметнее и ярче. Так в этом, значит, весь секрет? Поэтому так божественно легки, изысканно эффектны, прекрасно гармоничны великие актрисы, большие кокетки и благородные дамы? Пусть зайдут и взглянут на них! И подспудная безымянная горечь сдавливала горло, когда они в спешке набрасывали друг на друга парчу, кружева, шелка. Добрая Лиза с азартом предавалась прежнему ремеслу: одним движением поправляла прически, взбивала волосы драматичной копной, закручивала в кокетливые локоны или приглаживала, чтобы придать серьезный и кроткий вид. Ее рукам словно вернулись былая сноровка и творческий жар — она была счастлива.

Девушки закончили наряжаться и вместе встали у зеркала. На Чире снова было домашнее платье, светло-голубое; свободная, невесомая цветная ткань красиво выделяла все изгибы ее необычной фигуры. Платье, пошитое из тончайшего шелка, было богато украшено роскошным кружевом цвета слоновой кости, а в волосы была на греческий манер вплетена синяя лента, охватывающая лоб. Клара надела зеленый бархатный пеньюар Марии Стюарт со стоячим воротником из белого кружева, расшитый сверкающей золотой нитью, диадема из фальшивых изумрудов мерцала в темных волосах. Девушки взялись за руки и, позабыв обо всем, любовались собой...

Вдалеке лязгнул дверной замок: кто-то зашел в квартиру, неуверенно проследовал через темную детскую и зажег свет в столовой.

— Это барон! — прошептала Лиза, похолодев, и они все втроем уставились на дверь.

Та открылась, в комнату вошел высокий господин лет сорока с приятным лицом и посмотрел на них с улыбкой.

Что было делать?! Они шагнули к нему в этих странных костюмах, смущенные и веселые, и Клара протянула мужчине руку.

— А! Это вы, милая девушка, племянница моей жены, не так ли?

— Да... а это моя товарка Ирен. Не знаю, какое нам может быть оправдание, но...

— Пустое, — сообщил барон серьезно, здороваясь с Чире с преувеличенно пылким уважением, — пустое! Вы обе невероятно хороши.

— Нам очень стыдно, господин барон, — зазвенел голос белокурой девушки с синей лентой, — но так получилось. Лизи ни в чем не виновата. Это мы настаивали.

— Нет, господин барон нас не выдаст, — уверенно произнесла Клара и, выпрямившись с полным осознанием своей благородной красоты, оперлась на подлокотник кресла.

— Выдаст? Еще чего не хватало, Кларика. Какая была бы подлость! И потом, вы только оказали особую честь этим потрепанным платьям. Напротив, это я приношу извинения, что помешал.

Галантный незнакомец говорил любезным, непринужденным тоном, но взгляд его то и дело задерживался на выразительных изгибах двух так выгодно отличающихся друг от друга женских фигур, словно мужчина смаковал увиденное.

— А нам все-таки стоит поспешить обратно, чтобы не устраивать тетушке сюрприз.

— Напротив! — воскликнул барон весело и добродушно. — Вы дождетесь тетушку, а потом она отправит вас в своей карете в этот ваш... женский улей или как его.