Народная воля всегда несовершенна, поскольку что-то неизменно мешает ее естественному выражению в правлении большинства. Это несовершенство означает, что всегда существует некоторое расхождение между концепцией народной воли (1) как вписанной в социальную цель, которой посвящен государственный суверенитет, и (2) как проявляющейся в неограниченном голосовании по большинству голосов. В результате и демократические, и недемократические государства «перекраивают» народную волю, регулируя ее выражение. При этом предполагается, что в отсутствие государственного вмешательства народ не смог бы точно определить и эффективно реализовать трансцендентную социальную цель — даже после ее признания при создании.

Возможность ошибочного признания в демократических государствах является основным основанием для регулирования проведения выборов. Например, в США федеральное правительство и правительства штатов регулируют взносы на проведение избирательных кампаний, требуют регистрации избирателей на избирательных участках, гарантируют представительство меньшинств путем установления границ округов, сертифицируют кандидатов, которые могут выставлять свою кандидатуру на выборах, устанавливают требования к возрасту и месту жительства избирателей и т. п. Эти нормы воздействуют на народную волю, регулируя ее формирование (например, взносы на избирательные кампании), контролируя ее выражение (например, устанавливая требования к избирательному праву), ограничивая альтернативы, из которых народ может выбирать (например, дискриминируя организации меньшинств, дисквалифицируя отдельных лиц как кандидатов или определяя, какие вопросы могут быть предметом референдума), или компенсируя глубоко укоренившиеся, но неправильные мнения (например, расовые и этнические предубеждения).

Хотя не вызывает сомнений, что эти вещи оказывают существенное влияние на то, что подтверждается как воля народа (например, на исход выборов), декларируемая цель — очистить народную волю от загрязняющего влияния, не влияя иным образом на то, что эта воля может выразить. Таким образом, для демократических государств концепция заблуждения предполагает существование нетронутой народной воли, которая может быть проявлена только в том случае, если политическое сообщество устранит или компенсирует факторы, которые в противном случае исказили бы ее манифестацию. Теоретически народная воля остается ненарушенной в результате этих устранений и корректировок, ее аутентичное содержание (воля народа) лишь раскрывается перед сообществом. Таким образом, трансцендентная социальная цель в таких государствах направлена на выявление и реализацию чистой воли народа, а также тех ценностей и гарантий (например, свободы прессы), которые облегчают демократический процесс и делают возможным его воспроизводство во времени.

В недемократических государствах непонимание трансцендентной социальной цели происходит тогда, когда люди имеют общее, но несовершенное представление о том, что именно они должны (и, соответственно, делают) волеизъявлять. Здесь проблема напрямую касается содержания и лишь косвенно — процесса. Содержание того, что должно быть (а значит, и есть) волей народа, может быть раскрыто (и раскрывается) тем (на практике — революционной элите), кто обучен, опытен или одарен в его постижении. Эта революционная элита использует во многом инстинктивное понимание народом того, что он должен (и, соответственно, делает), для мобилизации его против старого режима, который рассматривает любое понятие о воле народа как в лучшем случае неактуальное. Привилегированное понимание революционной элитой воли народа имеет прежде всего историческое обоснование, вытекающее из понимания разворачивающейся телеологической траектории, в которой народ играет центральную роль и как объект, и как участник. Именно эту роль народ может не осознавать, даже будучи призванным к инстинктивному осознанию своей судьбы. Поэтому главная задача революционной элиты состоит в том, чтобы, во-первых, мобилизовать инстинктивное понимание народом своего исторического предназначения для создания нового государства, а во-вторых, обеспечить его эффективную реализацию. Частью этой реализации является воспитание и перевоспитание понимания народом своего исторического предназначения в процессе, который не является совещательным (как в демократических государствах), а предполагает доктринальное обучение.

Например, в русской революции большевики исходили из того, что политически сознательные рабочие могут в общих чертах осознать историческую роль, которую должен сыграть их класс, но, тем не менее, они несовершенны в понимании правильной политической стратегии и тактики, которая позволит реализовать их предназначение. Таким образом, за реальное содержание «диктатуры пролетариата» отвечала авангардная партия, которая выступала не как представитель или от имени рабочих, а как их правильно информированное политическое сознание. Таким образом, большевики знали, что именно должны (и, соответственно, делали) волеизъявить рабочие, даже если сами рабочие могли неправильно осознавать трансцендентную социальную цель революции (т. е. историческую судьбу, заложенную в государство при его создании). Таким образом, при создании советского государства эта трансцендентная социальная цель (осуществление коммунистической революции как следующего и последнего исторического этапа) была делом техники, теоретические предпосылки и практическая реализация которой были прекрасно известны только партии авангарда. В результате основание народа, в основном, происходит от одних и тех же потенциально искажающих влияний как до, так и после основания. Основное различие заключается в том, что после основания государство само может стать субъектом собственных интересов и, следовательно, потенциально искажающим фактором.

Советское государство в первую очередь ставило перед собой задачу формирования политического сознания рабочего класса как основного ориентира в осуществлении коммунистической революции. А это политическое сознание в своей отточенной, а значит, и практической форме обязательно должно было находиться в авангарде партии. Таким образом, в первом случае основание предполагало заселение российского государства большевистской партией. После основания одной из самых актуальных задач стало обучение народа правильному пониманию и согласованию с партийной доктриной (а значит, и собственному политическому сознанию).

Создание Третьего рейха означало признание народом Вождя, который физически и теоретически воплощал волю народа. Как и большая часть фолькистской мысли, нацистская доктрина постулировала историческое предназначение немецкого народа, расы и нации. Немецкий народ должен был (и, соответственно, делал это) волеизъявить эту судьбу, но чужое и инородное влияние отвлекло его от цели. Задача нацистской партии и Гитлера как лидера заключалась, прежде всего, в том, чтобы воспитать в народе правильное понимание этой судьбы и устранить те социальные и политические элементы, которые мешали ее реализации. Это осознание было неразрывно связано с народным признанием Гитлера в качестве вождя, поскольку очищение немецкого народа, расы и нации неизбежно привело бы к единству народа и вождя (примерно так же, как пролетариат и авангардная партия стали едины при создании Советского Союза и, чуть меньше, как иранская религиозная община и Хомейни стали едины при создании Исламской Республики). Политика для нацистов была процессом, через который Вождь открывался народу, который, в свою очередь, подтверждал это откровение все более бурными демонстрациями и ростом электоральной поддержки национал-социалистической партии. Создание Третьего рейха ознаменовало конец политики, поскольку объединение Вождя и воли народа под эгидой и в рамках немецкого государства сделало реализацию исторической судьбы Германии делом техники. Экономность цели и ясность видения, которые Вождь мог мобилизовать для реализации этой судьбы, а также уверенность в том, что Вождь сам будет делать все, что должен делать (и делал) народ, делали дальнейшие формальные консультации с народом сверхнеобходимыми.

В период иранской революции шиитское духовенство считало, что даже самые набожные иранцы не могут быть настолько просвещенными в отношении Божьей воли и замысла, как религиозные ученые (улама). Однако набожные люди, тем не менее, могли признать духовные заслуги и достижения уламы в в связи с главным историческим проектом шиитов: надлежащей подготовкой религиозной общины к возвращению Сокровенного Имама.

Если они должны были (и, соответственно, делали) завещание при соответствующей подготовке, то из-за недостаточной подготовки и несовершенства духовной просвещенности неизбежно возникали ошибки в распознавании того, что они на самом деле завещали. Здесь проблема имела две формы. С одной стороны, люди были недостаточно подготовлены как исламские ученые и поэтому могли допускать ошибки в толковании религии. Это можно было частично, но не полностью исправить путем религиозного обучения. С другой стороны, такое религиозное обучение никогда не могло превратить людей в помазанников Сокровенного Имама на земле. На такую роль могли претендовать только улама, и даже для них их роль заключалась лишь в том, чтобы распознать среди них того, кто может быть таким помазанником.