Марат прекрасно понимал, что вся эта материя, которая подчинена ему лично - вовсе не его собственная. Он не мог и не должен распоряжаться ею только согласно собственным желаниям. Это было довольно непривычно поначалу даже для него самого. Словно бы он заработал кучу денег, причем заработал честно и без поддавков. И при этом должен по первому же требованию делится этими деньгами.

Все это было не трудно, и не занимало много времени.

Он знал очень хорошо древнее правило, что «новая любовь убивает старую», но никак не мог решиться. Забавно было сознаваться, но многоопытный Маузер боялся искать новую любовь. О нет, сейчас ему нужен был не секс, далеко не секс. Этого он мог получить сколько угодно. Опять таки, благодаря огромному опыту, бесконечной уверенности в себе, да и, чего греха таить, идеальной внешности, которую он мог придать себе по щелчку пальцев.

Марат понимал, что мог бы поискать любовь и у дочери, трансформировать свое желание защищать и оберегать - в отцовскую любовь к Сабрине. И понимал одновременно, что это будет лишь суррогатом. Сабрина за эти годы выросла в красивенную женщину, которая пользовалась ошеломляющим успехом у мужчин. Излишняя забота почти всемогущего отца могла ей только навредить. Да и при всей красоте и успехах Сабрина осталась скромной и целеустремленной девочкой, далекой от политики и высоких идей, ее больше интересовала биология, механика, кибернетика и вообще все, что связано с ее Даром Жизни, как это получается из мертвого сделать живое.

Самого Маузера серьезно напрягал и порой даже пугал ее дар. Конечно, первый уровень, один процент загрузки – это ничего, почти ноль. Но, одновременно, далеко не ноль. Он не знал, как далеко простираются способности дочери, но то, что она могла делать – серьезно его пугало. Она могла воскрешать мертвых. Могла заставить игрушки оживать. Могла сделать так, что картинки в книжке начинали двигаться и говорить, и перелезать со страницы на страницу. Она могла делать оружие – живым, и чем сложнее был предмет, к которому Сабрина применяла свой дар – тем он был разумней. Оживший клинок в руке фехтовальщика только изменял длину и толщину лезвия (что уже делало такое оружие неимоверно опасным), но вот «оживший» танк – это было куда серьезней.

Обычно Марат втихую уничтожал такие ожившие вещи.

Что будет, если Сабрина решит оживить Терру? Получится? Конечно, это было строжайше ей запрещено, но…

Поэтому Марат старался не лезть в дела дочери. Особенно после того как она стала совершеннолетней. Он, честно говоря, и до этого старался особо не влезать в ее личную жизнь. Может, он был плохим отцом? Но он искренне и всей душой любил дочь, а она его в ответ. Каждый их разговор заканчивался словами любви. А вот в воспитании Марат как то не преуспел. Видимо, сработала установка, что жизнь человека, даже маленького, не принадлежит родителям, они ей не хозяева. А вот что общество должно воспитать нового человека, что задача родителей – найти достойных учителей и просто вовремя и почти незаметно корректировать поведение – это сработало, и Нечаев здесь не собирался ничего менять.

Вот так, со скрипом, с размышлениями, с маленькими делами, железный Маузер вновь собирал себя, не спеша, по кусочкам. Искал задачи, находил пути решения.

Постепенно он стал выбираться из добровольного заточения. Ходил по ночным секторам. Смотрел на людей. Присматривался к женщинам. Но ничто и никто не мог выбросить Юту у него из головы. В какой-то момент он понял, что эти его прогулки – не более чем совершенно юношеская попытка встретить ее, совершенно случайно. Сталкерство. Каждый раз думать, что повезет. И при этом понимать, что встреча, особенно внезапная- ничего не изменит.

Однажды он шел по седьмому кластеру и, выйдя из-за поворота, наткнулся на маленький мостик через речку. А точнее это был ручей, через который при необходимости можно было и перепрыгнуть. Вот только на мосту, на его входах, стояли две фигуры. Одна напротив другой. Марат от неожиданности даже встал. Первая фигура – это, несомненно, он сам. В каком-то демоническом плаще, больше похожем на перепончатые крылья, с рогатой секирой в руках, с презрительной плотоядной улыбкой на лице.

А вот напротив, выполненная из белого полупрозрачного камня – стояла Юта. Спокойно-холодная. Прекрасная и неповторимая.

Они смотрели друг на друга, навеки запечатленные в камень. Глаза в глаза, с двадцати метров. Темное чудовище и прекрасная богиня. Или наоборот – невинная красота и черное божество.

Мастерство автора было очень высоко. Он сумел передать это почти звенящее противостояние двух Капитанов. Вот только от всей этой композиции у Маузера сжало внутри все так, что в какой-то момент захотелось крикнуть: да пропади все оно пропадом!

И сжать следом весь корабль, всю Терру с ее обитателями – до размеров черного шара, диаметром в десять сантиметров. Пропади оно все пропадом…

Но он пересилил себя. Как мантру он повторял и повторял, снова и снова: «революционер – это боевая машина Революции, способная справиться с любой задачей, мыслимой и немыслимой…»

На Терре, которая имела каплевидную форму, а жилая зона была цилиндром, диаметром порядка двадцати пяти километров, разбитый на двенадцать кластеров с кучей производственных и складских прослоек-цилиндриков... Так вот на Терре перемещение вверх-вниз, из кластера в кластер - занимало куда меньше времени, чем путешествие по дорогам самого кластера. В каждом уровне, то есть жилом кластере, имелись шесть десятков небоскребов, по сотне этажей каждый. Грубо говоря - одно такое здание на каждый десяток квадратных километров. Можно сказать - в шаговой доступности. И это не были офисные или жилые здания. Хотя в них были и офисы и квартиры.