Шрифт:
— Лекса! — бурно обрадовался Бодя, схватил за руку Алексея и затряс ее. — Наслышан, наслышан, молодец, чего тут скажешь. Ты это… — он состроил огорченную гримасу. — Не держи зла, хорошо? Ну… сам понимаешь, кто старое помянет, тому глаз вон. Ежели что понадобится, подходи, все решим. Ага? Ну я побежал… дел невпроворот.
Лексу едва не выдернул руку, ощущение было, словно он за змею держался, да и в елейных глазах Бодина угадывалась лютая, незамутненная ненависть.
Но выказывать свое отвращение не стал, кивнул и вышел на крыльцо, облегченно вздохнул и оглянулся по сторонам. Со стороны конюшни доносилось фырканье и ржанье лошадей, тянуло аппетитным запахом слегка подгорелой каши, пара дневальных лениво заметало самодельными вениками плац, на флагштоке под легкими ветерком трепетал алый флаг, а возле него скучал постовой с винтовкой. До боли знакомая картинка, с учетом временных рамок.
Эскадрон разместили в бывших казармах эмирской гвардии, впрочем, как и все остальные части гарнизона. Правда, почти все подразделения снйчас гонялись по окрестностям за басмачами, поэтому казармы фактически пустовали.
Только Лешка шагнул с крыльца, как к нему подбежал чернявый и горбоносый парень — недавний «знакомый» чоновец, из числа той пары, что его задержала.
— Я Никита Клюев! — он сунул руку Алексею. — Тут такое дело… — он запнулся и зачастил. — Не держи зла на нас, дружище. Кто же знал, что ты такой героический. В общем, виноваты мы, исправимся.
— А если бы зарубили? — Алексей недобро посмотрел на Никиту, мгновение помедлил и все-таки пожал ему руку.
— Не зарубили бы! — твердо ответил парень. — Я бы не дал. А Ванька он такой потому что… в общем, есть причина. Его брата младшего… в общем, в плен Серега попал, а басмачи кожу с него сняли. А потом в баранью шкуру еще живого зашили и подбросили на наш пост… вот Ваньку и покорежило.
Лешка едва не вздрогнул, когда представил себе, что чувствовал этот незнакомый ему парень.
— Не держи зла, хорошо? Договорились? — Никита развел руками. — Ты сам откуда? Я из Москвы.
— Не буду, — Алексей кивнул. — Честно, не буду. Тоже из Москвы.
— О! Земеля! Вот и ладненько! — обрадовался Никита. — Еще увидимся, а сейчас мне бежать надо, иначе взводный шкуру спустит. Пока!
Лекса еще раз оглянулся, приметил под навесом неподалеку Костика и пошел к нему.
— Чего этот барбос от тебя хотел? — Костя проводил недобрым взглядом чоновца. — Я тут стоял, следил, ежели что, мигом к тебе. Ишь, пес…
— Все нормально, извинялся.
— Извинялся — это хорошо! — Костя улыбнулся и почесал перевязанную голову, засовывая под бинты указательный палец. — Что в канцелярии сказали? Небось, лаялись, как всегда?
— Комотделения меня утвердили.
— Ух, ты!!! — Костя хлопнул Леху по плечу. — Ну а как по-другому? Все наши за тебя. А на остальных плюнь, пусть зубоскалят.
— Воеводин умер…
— Етить!.. — ахнул Костя. — Ему же операцию сделали. Сука… надо было тех уродов все-таки выпотрошить. Какой парень был! Со своими тараканами, но правильный человек!
— Надо было, — тихо ответил Алексей. — Где наши?
— В санчасти все, а я вот тебя дожидался. Идем?
— Идем, только надо зайти за жалованием в финансовую часть. Знаешь где она?
— Жалованье? — Костя опять почесал голову. — А хрен его знает, где эта часть. Я еще жалование ни разу не получал. Даже интересно.
Финчасть оказалась в неказистом сарайчике, сбитом из жести. В душной комнатушке тучный, потный и лысый мужик в бухгалтерских нарукавниках долго отсчитывал купюры, каждый раз мусоля палец, а потом сунул ведомость на роспись и выдал толстенькую пачку тридцатирублевок. Новеньких, еще пахнущих типографской краской, непривычно больших и похожих на игрушечные деньги из какой-то настольной игры. На долю Лексы вышло целых шестьсот рублей.
— А что на них купить можно? — он озадаченно провел пальцем по слегка шершавому изображению и вслух прочитал: — Расчетный знак Российской Социалистической Федеративной Советской республики. Тридцать рублей…
Алексей довольно быстро привык к особенностям эпохи, уже ничему не удивлялся, а вот деньги почему-то поразили его до глубины души.
— Да ничего, наверное, — хохотнул Костя. — Ну что, в санчасть?
— Идем.
Санчасть занимала длинный барак, где оказалось неожиданно прохладно, по сравнению с пеклом на улице. Сильно пахло карболкой, в воздухе стояла пыльная взвесь, а коридоре толпились и сидели прямо на полу с десяток легкораненых, в числе которых нашлось отделение Алексея в полном наличном составе, плюс дядька Степан довеском. Модесту неприятель отстрелил мизинец, Федотке — пулей сорвало кожу подмышкой, Николка Иванов сильно вывихнул лодыжку, когда падал с коня, Фролу Ляховичу разорвало пулей ухо, вторая чиркнула его по ребрам. А дядька Степан во время боя остался невредимым, но пришел за компанию с остальными жалиться медикам на боль «внутрях», как он выразился.
У Алексея самого вдруг сильно заныла правая рука, он машинально задрал рукав, глянул на предплечье, изумленно обнаружил, что никаких видимых следов ранения нет, и только потом сообразил, что болит в том месте, где осколок перебил лучевую кость, но в прошлой жизни, когда Лешка обретался в своем настоящем теле. Впрочем, боль почти сразу прошла.
Известие о том, что прежний комотд скончался, вызвало бурную, но недолгую реакцию.
— Все там будем, — умудрено заметил дядька Степан. — Чего же теперь, слезы лить? Хотя парень лихой был.