— Какая мразь… — ахнула за его спиной Татьяна Владимировна и выбежала к красноармейцам.

— Танюша! — Казанцев попытался обнять жену, но она его оттолкнула и принялась бить Пашку ладонями по щекам.

— Мразь, ублюдок! Да как ты посмел! Этот мальчишка сражался один с десятью, а ты… ты, что сделал? Своими руками убью…

Алексей вздохнул и вышел из-за угла, следом за ним появились подопечные.

Во дворе наступила мертвая тишина, все смотрели на Лешку и остальных, словно на живых мертвецов.

Леха помедлил пару секунд, разглядел тело, вокруг которого стояли красноармейцы и молча пошел к нему. Все без слов расступились. Лекса сбросил винтовки и сел рядом с Михеем Егорычем.

Казак лежал на спине, широко раскинув ноги, все тело было исполосовано саблями, а голова превратилась в кровавое месиво — скорее всего ее разбили прикладами.

Лешка снял с шеи дядьки Михея окровавленную ладанку, а потом заметил, что мертвый что-то сжимает в кулаке правой руки. С трудом разжал закоченевшие пальцы, вытащил из ладони рукоятку шашки и протянул ее комеска.

— Бился до последнего, пока шашка не сломалась… — голос Лешки зазвенел от ярости. — Видите кровь вокруг? Это не Михей Егорыча. А своих мертвяков банда забрала с собой. Видите, волочили.

— Кому вы верите? — заорал Бодя. — Этому выблядку… — он сорвался на фальцет, заткнулся и опустил голову.

— Помощник ездового Турчин по приказу Матвей Егорыча увел нас в горы, — тихо заговорила жена комеска. — А потом он сам встретил погоню. Четверых застрелил, а двоих порубил. Вот, мы винтовки принесли. И все остальное.

— Так и было! — эхом повторили Гуля, Люба и Варя. — Да, да, спас всех нас.

— А она предупредила, — Татьяна Владимировна приобняла Гулю. — Только благодаря ней мы выжили. Этой девочке уже нельзя к своим в кишлак, так что останется у нас, помощником фельдшера. Буду учить ее.

Она строго посмотрела на мужа. Комеска кашлянул, кивнул и севшим голосом скомандовал:

— Становись.

Топая сапогами красноармейцы выстроились в шеренгу.

Казанцев подмигнул Алексею и без злобы в голосе прикрикнул:

— Красноармеец Турчин, а вам особая команда надо?

Лешка, не веря своим ушам стал в строй с краю.

Комеска обвел взглядом подчиненных, а потом строго приказал:

— Писарь! Внести красноармейца Турчина в список строевого личного состава эскадрона…

Глава 3

Слегка вразнобой грохотнул залп, потом второй и третий. Наступила мертвая тишина, которую нарушил голос комиссара.

— Мы не позволим националистическому контрреволюционному отродью диктовать нам условия! — и без того могучий голос комиссара эскадрона Баронова Бориса Борисовича налился силой, став похожим на рев бешеного медведя.

Комеска Казанцева личный состав справедливо побаивался и уважал, а вот комиссара красноармейцы откровенно недолюбливали, в основном за иудейское происхождение. Все знали, что изначально он не Баронов, а вовсе Борух Борухович Барон. У людей просто срабатывала врожденная и извечная неприязнь к евреям. В стиле: мама, папа и дед их не любили, какого лешего я буду любить?

Впрочем, уважения к комиссару тоже хватало. Во-первых, Баронов, как и комеска за спины личного состава не прятался, во-вторых, на иудея не был похож от слова совсем, а в-третьих, обладал такой богатырской статью, что мог не особо напрягаясь таскать жеребца на плечах. Ну и самое главное, если устные внушения до красноармейцев не доходили, охотно доносил их пудовыми кулаками. Истинно иудейская хитрость, коварство и злопамятность, а так же, умение виртуозно материться по поводу и без повода, завершали список достоинств и недостатков Баронова.

Сам Алексей не обращал на комиссара никакого внимания, он молча стоял и не мог оторвать взгляд от свежих могил. Все происходящее вокруг казалось ему глупым и незначительным, а сердце и голову заполняла щемящее одиночество и пустота. Словно он во второй раз осиротел.

— Отомщу, Михей Егорыч… — беззвучно шептал он. — Отомщу, верь мне…

— Враги ответят за каждую каплю кровь наших боевых товарищей! — ревел комиссар. — Вырежем под корень, мать их…

Комеска недовольно покосился на Баронова, тот мгновенно сменил тему и затянул Интернационал.

— Вставай, проклятьем заклеймённый,

Весь мир голодных и рабов!

Кипит наш разум возмущённый

И смертный бой вести готов…

Было видно, что Казанцева исполнение гимна тяготит, поэтому никто не удивился, что после последнего куплета последовала резкая команда.

— По местам несения службы — марш!

Лекса так и остался стоять возле могилы и стоял до тех пор, пока его не окликнул командир первого отделения первого взвода, куда Лешку определили служить.