— Как думаешь, почему Андрей не вступился за тебя? — спросил я, напрягся, ожидая эмоциональный всплеск.

Но Натка задумалась, потерла переносицу.

— Наверное, потому что она для него — главное, родной человек, а я — так, игрушка.

— Не совсем. Он, может, даже ее не любит, просто боится.

Наташка аж опешила.

— Это как?

— Как отец бы запёр тебя в медучилище, меня в военку, Борю — в ментовку, и хана нам. А потом бы довлел, контролировал каждый шаг. Ты и я, может, вырвались бы, а Боря мог бы и сломаться, сделаться ретранслятором воли отца. Понимаешь? Мамаша Андрея с детства его гнобила, командовала, ломала, вот он и не может переступить через себя и сказать слово против.

— Тьфу! — оценила мои слова Наташка.

— И сейчас, возможно, он страдает так же, как и ты, но не может ничего сделать.

Наташка сверкнула глазами, посмотрела с интересом.

— То есть можно вот так поступить — с любимым человеком? Не верю. Я горло бы перегрызла!

— Он не поступил, — попытался объяснить я. — Он ничего не сделал. Хотел, но не смог. Нужен ли тебе такой мужчина — тебе решать.

— Не прощу, — скривилась Наташка и проговорила жалобно: — Ну почему именно сегодня, на праздник? Так обидно!

Я понял, что сестра готова обсуждать свою проблему вечно и лелеять боль, и попытался ее переключить на другую тему:

— У нас дед пропал. Сегодня должен был позвонить, рассказать, как и что, но — ни слуху, ни духу.

Новость Наташку не впечатлила, она продолжилась жаловаться, жалеть себя, негодовать на несостоявшуюся свекровь, и я незаметно повернул к дому, убеждая себя, что дозвониться в канун нового года — и правда проблема, слишком много желающих, линии перегружены. Это при Союзе были аппараты, куда бросил пятнадцать копеек — звони по межгороду, теперь же нужно найти переговорный пункт и выстоять километровую очередь, что дед себе позволить не может.

Мы тихонько брели назад по палой листве и жухлому лишайнику, пиная попавшие под ноги камешки. Сестра дышала шумно и тяжело, словно горе разрослось внутри и мешало вдохнуть. И тут мне на рукав куртки упала снежинка, потом — вторая. Я запрокинул голову и уставился на серое небо, откуда крупными хлопьями повалил снег. Потянув Наташку за рукав куртки, я кивнул наверх.

— Снег! На новый год. Помнишь такое? Я — нет.

Сестра посмотрела наверх, и ее напряженное лицо разгладилось, она протянула:

— Не помню. Чудо, блин.

Она ждала другое чудо: что Андрей рванет следом, обнимет, остановит. Она для приличия сделает вид, что обижается, но на самом деле простит, и его поступок будет для нее лучшим подарком.

А еще этот снег был чудом, потому что в прошлой реальности его точно не было. Или все-таки в Васильевке — был, а до нашего поселка возле моря не дошел?

До бабушкиного дома было с полкилометра — пять минут ходьбы. Но Наташка не спешила, плелась понуро, глядя на носки своих модных сапожек — мой подарок, привезенный из Москвы. А я смотрел наверх, в небо, откуда снег валил и валил, и за десять минут накрыл серую почву тонким слоем, улегся на ветвях, еще немного — и получится настоящая зимняя сказка. Подарок от природы жителям юга России. Или — компенсация за пережитые передряги?

Как ни крути, уходящий 1993 год был для меня тяжелым. Особенно тяжко пришлось, когда взрослый оставил меня один на один с недетскими проблемами, и мне пришлось экстренно взрослеть и все это разгребать. Успешно, слава богу.

Наташку тоже год не баловал, а тут несчастье привалило прямо на праздник.

Ну и вишенкой на торте, что дед так и не позвонил — судя по тому, что Боря молчит, в звенящей тишине я точно его услышал бы. Буду надеяться на лучшее.

Когда мы вернулись к бабушке, снега навалило по щиколотку, и он не думал останавливаться. Боцман нас опередил и уже пару минут сидел возле калитки, периодически стряхивая снежинки с черной шерсти. Наташка положила руку на калитку, вздохнула.

— Может, мне к нам домой поехать? Не хочу портить праздник своей кислой рожей.

Я обнял ее в очередной раз и сказал:

— Нет конечно, ты нужна здесь. Мы приготовили для тебя лотереи. Да и я как никто знаю, что одной тебе оставаться нельзя, а так хоть отвлечешься. Тут недалеко горка есть — давай ночью на снегу кататься. Пойдешь?

Натка кивнула и едва заметно улыбнулась.

— А еще я вспомнила, что Андрей мегеру называет на «вы». «Маменька, не изволите ли принести мне трусы».

Хотелось сказать: «Забудь» — но это её только разозлило бы. Наташка не спешила к людям, стояла у калитки и жаловалась, что мегера закатила истерику сыну за то, что он спит с девкой до свадьбы — в ее время такого не было. И поначалу демонстрировала презрение к Натке молча, а потом стала в открытую нападать, намекая, что единственный интерес жидовки — квартира Андрея в центре, которая на самом деле оформлена на маму.

Надо отдать ей должное, сестрица ни разу не упрекнула Андрея тем, что содержала его, скотину неблагодарную. Вся ненависть была направлена против несостоявшейся свекрови.