Но развитие новой формы языковой коммуникации означает одновременно и ее высвобождение из непосредственной связи с трудовой деятельностью, ее превращение в специфический, самостоятельный вид деятельности, в коммуникативную деятельность.

К основным признакам марксистско-ленинского подхода, безусловно, относится утверждение о том, что языковая коммуникация носит характер деятельности, и понимание языка как специфического инструмента в этой деятельности. Почему так важно акцентировать характер деятельности? В последнее время очень много (и не только у нас) говорят о коммуникативной деятельности и коммуникативном поведении, так что оказались несколько в тени основные причины, по которым эти понятия стали центральными составляющими марксистско-ленинской концепции языка. Часто также полагают, что подчеркивание характера деятельности не несет в себе ничего нового, являясь не чем иным, как переформулировкой известного противопоставления языка и речи, принятого в языкознании главным образом благодаря Соссюру, так что, пожалуй, можно говорить просто о перенесении акцента с одного члена этой пары на другой. При таком подходе, однако, игнорируется существо проблемы. Правильное понимание языковой коммуникации как деятельности очень мало связано с противопоставлением языка и речи. Это, скорее, попытка представить коммуникацию и язык в их общественной взаимозависимости.

Эта взаимозависимость начинается с возникновения языка «из процесса труда и вместе с трудом». В чем суть этой взаимозависимости? Она заключается в том, что постепенно коммуникация перестает быть производством и восприятием звуковых сигналов в процессе труда, а все больше превращается в коммуникацию для труда [72] . Коммуникация для труда предполагает наличие в трудовой деятельности определенных предпосылок, когда коммуникация становится необходима. К таким предпосылкам обычно относят коллективный характер человеческого труда, который побуждает людей к коммуникации. Но наличием одной лишь этой предпосылки не объясняется особенность человеческой коммуникации, потому что совместная деятельность была и в стаде животных. Решающее значение здесь имел, пожалуй, переход к специфически человеческой трудовой деятельности, то есть к деятельности с использованием орудий труда, которую нужно планировать, поскольку продукта ее к началу деятельности еще нет и поэтому его надо заранее мысленно представить себе в целях регулирования деятельности. Для этого необходимо такое преобразование сознания, при котором продукт воспроизводится мысленно, которое, таким образом, позволяет человеку «осознать» продукт независимо от его фактического существования, производить над ним «мысленно» операции. На этой основе возникает человеческое сознание [73] . Преобразование вещей и свойств в мыслительные содержания происходит, однако, с помощью формирующихся языковых знаков. В этом также одно из свидетельств того, что психическое отражение с самого начала носит общественный характер (ведь в отражении участвуют знаки, принятые между людьми при коммуникации), что оно осуществляется и взаимопередается в коллективе, что оно облекается во все более сложные формы познания и становится важным вспомогательным средством в регулировании и дальнейшем развертывании трудовой деятельности.

В свою очередь во взаимодействии психического отражения и коммуникации заложена основа для их постепенного высвобождения из непосредственной зависимости от трудовой деятельности. Коммуникация уже не просто сопутствует труду, она приобретает свою собственную функцию. Особенно характерной становится для коммуникации ее тесная связь с развивающейся и тоже получающей самостоятельность именно посредством языка умственной деятельностью. Связь становится такой тесной, что коммуникативную деятельность следует рассматривать как особую форму умственной деятельности, получившей внешнее выражение, но в то же время и как условие для дальнейшего развития умственной деятельности вообще. Поэтому мы не можем противопоставлять умственную деятельность коммуникативной или провозглашать самостоятельность последней. Лишь на том уровне, на котором мы дифференцируем конкретные виды деятельности по их функциям и механизмам, мы можем выделять коммуникативную деятельность из других видов умственной деятельности и исследовать, каким образом отдельные виды, актуализируясь, переходят друг в друга и сопутствуют друг другу. На этом уровне коммуникативная деятельность обладает особыми признаками, которые отличают ее от других видов деятельности. Ее можно определить как вид деятельности, отличительный признак которой заключается в операциях по производству и восприятию языковых знаков. В отношении практической деятельности коммуникация выполняет функцию планирования и регулирования, в отношении других видов умственной деятельности – функцию придания им самостоятельности (отдельности [74] ) и тем самым объективизации и обобщения.

Несмотря на достигнутое в ходе исторического развития отделение от труда, коммуникативная деятельность остается тесно связанной с трудом и предметно-практической деятельностью вообще. Условия и потребности труда определяют – частично непосредственно, частично опосредованно, – чтo люди должны сказать друг другу, кому они должны что-то сообщить и какие цели и интересы они при этом преследуют. Но наряду с этой общей обусловленностью имеется также специфическая связь, которая вовлекает коммуникативную деятельность в осуществление и планирование труда и любой конкретной предметно-практической деятельности. Это обусловлено тесной взаимосвязью умственной и коммуникативной деятельности и возможностью коллективного участия в труде, вытекающей из перехода от умственной к коммуникативной деятельности. Как только возникла необходимость в коллективном планировании, координировании, оценке или контроле предметно-практической деятельности (то есть в умственных действиях, связанных с коммуникацией), с этого момента умственная деятельность вливается в коммуникативную, оставаясь, правда, в общих рамках конкретной предметно-практической деятельности. Все же связь коммуникативной деятельности с трудом носит иной характер, чем ее связь с умственной деятельностью. Умственная и коммуникативная деятельность могут непосредственно переходить одна в другую. Переход же от коммуникативной деятельности к труду и обратно возможен лишь опосредованно, через прохождение нескольких промежуточных ступеней умственной деятельности.

Чем же особенно ценно для нас признание намеченных здесь взаимосвязей? Различные конкретные виды деятельности связаны в жизни человека воедино многообразными узами, они взаимообусловлены и переходят друг в друга. Они служат прежде всего достижению определенных частных целей, подчиняющихся главным задачам, вызванным определенными – гармонирующими или же противоречивыми – мотивами деятельности. В этом всегда находят свое выражение, часто многократно опосредованным образом, общественные отношения. Коммуникативная деятельность всего лишь один из аспектов этой совокупности видов деятельности. Если мы хотим выяснить природу стратегии коммуникации и коммуникативной предсказуемости [75] или причины воздействия языковых знаков, мы не сможем сделать этого в отрыве от анализа совокупности человеческой деятельности. Добавим также, что общественная природа языка до тех пор останется нам недоступной, пока мы будем продолжать рассматривать общество как существующее наряду с языком и вне языка. Общественная природа заложена в языке. Отсюда вытекает необходимость изучать внутренние отношения между языком и другими общественными явлениями. Но это означает не что иное, как необходимость анализа общественных условий, в которых язык употребляется при коммуникации людьми, объединенными в коллективе. При этом употребление языка находится в совершенно специфическом отношении к другим видам деятельности, и именно на этом отношении строится определяющая общественная детерминированность.

Особое значение тезиса о характере деятельности языковой коммуникации, как мы здесь обрисовали его смысл с позиций марксизма-ленинизма, состоит, таким образом, в том, что с этих позиций можно правильно понять общественный характер языка и коммуникации. На основе тезиса о характере деятельности языковой коммуникации можно не только уточнить или переформулировать содержание многих центральных понятий языковой теории, сделать их одной из составляющих марксистско-ленинской теории языка, этот тезис может стать также нашим могучим помощником в идеологической борьбе.

Тот факт, что вопросы языковой коммуникации и общественной функции языка выдвигаются во многих странах на передний план языковедческих исследований, не свидетельствует обязательно об одинаковых или схожих потребностях общественных систем, некоторые из которых прямо противоположны. Это отвечает также определенной внутренней логике развития науки: после того как очень многие языковеды десятилетиями исследовали язык как самостоятельную знаковую систему и вопрос об общественном характере языка был исключен из «собственно» исследовательской области, постепенно сложилось мнение, что такой подход заключает науку в слишком тесные рамки. Это мнение, сформировавшись, было везде примерно одинаковым, как и осознание необходимости выйти за пределы отдельных мыслительных схем, в особенности относящихся к структурализму и частично к генеративной грамматике. Областями, из которых пришли новые идеи и импульсы и которые уже сложились как самостоятельные, были социология, психология, социальная психология, семиотика и др. Помимо этого, ученые, если взглянуть в мировом масштабе, опирались на различные частные теории, иногда на марксистские, большей же частью на немарксистские. В результате появилось много новых теоретических построений, хотя и имеющих определенную схожесть в используемой терминологии и согласующихся между собой в некоторых аргументах и гипотезах, но в целом очень разнородных и исходящих из разных теоретических и мировоззренческих посылок и выражающих разные классовые позиции.