Избавление от Демарата — самая удачная политическая интрига Клеомена. Около века спустя, в 399 г., очень похожую комбинацию осуществили Агесилай и Лисандр: с помощью остроумно истолкованного оракула они убедили граждан, что законный наследник престола Леотихид — не сын покойного царя Агиса. В результате царем стал Агесилай.

Отношение Клеомена к религии и судебные процессы против него

Клеомен с помощью обмана добился нужного ему прорицания и лишил Демарата трона. Трудно расценить этот факт иначе, чем свидетельство крайне циничного отношения царя к религии вообще и оракулам в частности. Лилиан Джеффри, характеризуя Клеомена как «циника, готового… идти к своим целям даже с помощью откровенного святотатства», сравнивает его с Лисандром. «Подобно бессовестному и нещепетильному наварху Лисандру веком позже, Клеомен был готов “латать львиную шкуру Гераклидов с помощью лисьей шкуры там, где это было необходимо” (Plut. Мог. 229 В)»[41]. Проявленный Клеоменом цинизм в отношении оракулов никак не согласуется с широко распространенным в Греции представлением об исключительном благочестии спартанцев, которые, по словам древних, больше прочих греков боялись божественных знамений (Paus. III, 5, 8) и «веление божества считали важнее долга к смертным» (Her. V, 63).

Поведение Клеомена кажется тем более удивительным, что в других случаях, связанных с религией, он вроде бы выказывает подобающее спартанскому царю благочестие, так что может создаться впечатление, что воля божества считалась обязательной даже для такого откровенного циника, как Клеомен. Однако при внимательном прочтении источников впечатление о благочестии Клеомена несколько тускнеет.

Известно, что во время похода на Аргос 494 г.[42] Клеомен дважды менял свои планы по соображениям религиозного порядка. Так, по пути в Аргос, совершая очередное жертвоприношение, Клеомен получает неблагоприятные знамения. Но вместо того, чтобы полностью отказаться от дальнейшего движения и вернуться домой, как это трижды произойдет при вторжении спартанцев в Арголиду в ходе Пелопоннесской войны, он принимает паллиативное решение: поход продолжить, но маршрут изменить. В результате царь направляет армию не по суше, как первоначально планировал, а в обход — морем (Her. VI, 76). На этом примере видно, что даже при неблагоприятных знамениях у решительного и не очень суеверного полководца всегда оставалось место для маневра[43].

Второй раз Клеомен кардинально изменил свои планы в тот момент, когда он находился уже в непосредственной близости от цели своего похода — у Аргоса. Согласно преданию, Клеомен отказался от попытки взять город штурмом якобы из-за того, что по пути туда он захватил рощу под тем же названием и понял, как он сам говорил, сокровенный смысл изречения Аполлона о том, что он покорит Аргос: «О, прорицатель Аполлон! — восклицает царь. — Сколь жестоко ты обманул меня твоим изречением, что я завоюю Аргос! Я полагаю, что пророчество это теперь исполнилось» (Her. VI, 80).

Казалось бы, перед нами пример похвального благочестия царя. Но история с отказом от штурма Аргоса становится в Спарте предметом судебного разбирательства. Клеомен сразу же по возвращении домой был обвинен в получении взятки от аргосцев. Иначе, по мнению судей, трудно объяснить тот факт, что Клеомен даже не попытался взять штурмом сам город, лишенный в тот момент большей части своих защитников. Однако царю удалось доказать свою невиновность, используя чисто религиозные основания. Он виртуозно сумел истолковать в нужном для себя смысле адресованный ему оракул и полученное на месте знамение. Согласно Геродоту, судьи удовлетворились этим объяснением, сочтя его вполне убедительным, и царь «был оправдан значительным большинством голосов» (VI, 81–82)[44]. Снисходительность судей объясняется в первую очередь возросшим авторитетом Клеомена после одержанной им блестящей победы при Сепии. Геродот, рассказывая об этом эпизоде, от себя добавляет, что он не может с уверенностью сказать, лгал ли Клеомен или говорил правду (VI, 82, I)[45].

Начиная с Клеомена в спартанской судебной практике самым распространенным способом законного смещения царей стало обвинение их в коррупции. Клеомен был первым спартанским царем, которого несколько раз в течение его правления обвиняли во взяточничестве[46]. Нередко дело даже доходило до суда, но доказать факт получения Клеоменом взятки так ни разу и не удалось.

Инициировали судебный процесс против Клеомена, по словам Геродота, враги царя. Геродот не уточняет, что это были за люди. Но из его обстоятельного рассказа о правлении Клеомена совершенно ясно, что речь идет о Демарате и его сторонниках. Начиная с 506 г., когда Демарат открыто выступил против Клеомена, вражда между этими двумя царями приняла затяжной характер и продолжалась вплоть до 491 г., когда Клеомену наконец удалось избавиться от своего коллеги.

Геродот говорит, что дело против Клеомена было возбуждено перед коллегией эфоров (Her. VI, 82,1). Но значит ли это, что и судейская коллегия состояла из одних эфоров? Такому предположению противоречит заключительная фраза Геродота о суде над Клеоменом: «…слова Клеомена (в свою защиту. — Л. П.) показались спартанцам убедительными и правдоподобными, и он был оправдан значительным большинством голосов» (VI, 82, 2). Отсюда следует, что дело Клеомена, скорее, разбиралось в народном собрании (апелле) или герусии, чем в коллегии эфоров: во-первых, Геродот употребляет обычную для решения народного собрания формулу — «спартиаты решили», а во-вторых, он явно указывает на два этапа судопроизводства: первоначальное возбуждение дела — перед эфорами, и последующее судебное разбирательство — перед магистратами, которых он называет «судьями». Если учесть, что в классический период герусия в Спарте была высшим уголовным судом, то в судьях, оправдавших Клеомена, вероятно, надо видеть членов герусии.

Однако, кроме общих деклараций о значении герусии, в источниках нет ни конкретных примеров судебной деятельности этого органа власти, ни описания деталей самой судебной процедуры. Как правило, древние авторы или вовсе не упоминают герусию, как, например, Фукидид, или делают это крайне редко. Только Ксенофонт как знаток спартанских реалий детализирует механизм принятия ответственных решений. В своем рассказе о заговоре Кинадона (398 г.) он указывает на то, что эфоры, узнав об этом заговоре, все решения, направленные на его подавление, принимали совместно с геронтами (Hell. III, 3, 8). Из описания Ксенофонта следует, что коллегия эфоров не обладала полномочиями принимать самостоятельные решения в делах большой политической важности, где речь шла о жизни и смерти спартанских граждан.

Любопытно, что спартанские власти могли принимать ответственные решения кулуарно, не собирая народное собрание. Такое положение могло иметь место только в настоящих олигархиях. В предании не сохранилось ни одного ясного указания на то, что суд над царями когда-либо происходил в народном собрании. Аргументы, которые иногда приводят исследователи в пользу такого решения, не кажутся слишком уж убедительными[47], тем более что в Спарте скорее всего полностью отсутствовало общественное судопроизводство. Что касается суда над Клеоменом, то крайняя скудость источников относительно деятельности спартанских правящих структур не дает нам возможности с уверенностью утверждать, что этот суд осуществлялся именно герусией. Но тем не менее это наиболее вероятное предположение.