Одоспешенный упал на колено, при этом перехватил меч, ведя меня. Ну а я опёр клинок о землю, прислонив к плечу, поднял руки: мол, сдаюсь. Дальнейшее продолжение этого поединка бессмысленно и опасно даже для Чувства Собственного Величия. А не примет сдачу… ну, значит, станет у Гомеза одним стражником меньше. Помирать я точно не собираюсь.

Противник, под вопли зрителей (вот реально — лужёные глотки у паразитов, как не охрипли — загадка, у меня уже в ушах гудит!) полминуты постоял на колене, смотря на меня. Рывком вскочил, заметно припадая на “отсушенную ногу”. Я за ним следил, как понятно, пристально, готовясь к тому что атакует. Но — нет. Посмотрел на меня, слегка кивнул, взвалил на плечо клеймор и, прихрамывая, направился к краю ямы. Выбрался, кстати, без помощников: ухватился за край, оттолкнулся и выскочил с клеймором на плече. Всё же “кондиции” местных — это что-то с чем-то. А выбираться я буду по старинке, не хочу позориться.

Выбрался как раз к моменту, когда галдящую толпу рудокопов выпинывали с первого яруса. На втором, судя по звукам, шло обсуждение и разговоры, но без “нижней” экспрессии, ну и не выпинывали никого, как понятно.

А меня поджидал Скатти-Пейн, с прищуром на своей физиономии, но вроде не злой-агрессивный.

— С тобой хотят поговорить, Вельруф, — деловито сообщил он.

— Это — хорошо, — покивал я. — Возможно — даже замечательно. Вот только один момент.

— И что за “момент”?

— Где деньги, Скатти? Где деньги? Мои тысяча семьсот кусков руды?

— Тысяча шестьсот!

— А сотню руды взноса куда дел? — начал докапываться я, сбрасывая нервное напряжение.

Да и не до конца оно “отпустило” — чёрт знает, что будет дальше. Вроде ничего негативного не должно быть, но этот стражник, добровольно-принудительный, тонко намекает, что на “долги” окружающая реальность плюёт.

— Это… да хер с тобой, пусть будет тысяча семьсот, — удивил меня аренный управитель. — Вообще — не ожидал, конечно, — бормотал он, отойдя к запертому строению и поманив меня за собой. — Где ты учился, Вельруф? И откуда ты?

— Южное Бутово, — честно соврал я.

— Не слышал… а ты — не простой бродяга, — бормотал Скатти, отсчитывая мешочки с рудой.

— Я — очень непростой бродяга, — не стал спорить я, забирая мешок с мешочками.

Убирать его в пространственный карман сразу я находил не деликатным. Но возникал вопрос, начавший меня беспокоить. Ну ладно, сныкаю я сокровищщи в пространственный карман. Вот только о том, что они у меня есть, в Старом Лагере к ночи не будет знать только слепоглухонемой отшельник-хиккан. И вот предстоящая ночёвка несколько напрягала, в плане возможного визита экспроприаторов. На вещи люди так не ведутся, а вот деньги, которые не у них, прям как манок… Ну, подумаю ещё, отмахнулся я от несвоевременных мыслей.

— Ладно, непростой бродяга. Показал ты сегодня себя очень неплохо. А со Шрамом… ну я — понял, что ты просто не хочешь связываться. Дальновидно, — важно покивал он. — Но…

— Чего “но”? — заинтересовался я.

— Шрам — тоже понял, Вельруф. А сказать, что — он хороший человек, я не могу. Хотя и не против приврать, — с обескураживающей прямотой оскалился этот сержант Пейн. — Впрочем, это твои проблемы, и мне на них насрать, — перестал скалиться он. — Тебя ждёт Ворон, правая рука Гомеза. Очень важный и занятой человек, так что поспешим.

И направились к лестнице (свой металлический дрын я просто оставил, прислонив к перилам). По пути я думал: “Ворон” или “Рабен”? Ну, в смысле это прозвище, или имя? Да значение “ворон” Рабену не слишком подходил. Тут, скорее, Рабе…

Но долго мои лингвистические и прочие семантические упражнения не продлились: мы поднялись на второй ярус. Там ошивались стражники и богато одетые призраки, от вида на яму кольцевую площадку ограждали мощные перила. Наше появление встретили помахивание лапами и какие-то явно одобрительные, хотя и без фанатизма, высказывания в мой адрес.

А Скатти подвёл меня к этакому ложу, без перил, с креслом и даже с выпиленным “обзорным проёмом”. В кресле развалился тип, одетый в очень качественную, явно повыше Шрама классом, броню. И тут вопрос не только в золотой гравировке и практически зеркальной полировке. Хотя именно “класс” эта полировка и позволяла определить. От доспехов этого Рабена исходило этакое сияние. Лёгкое, почти незаметное. И фактура металла была свойственна скорее булату, но не с тёмными, а с ультрамариново-фиолетовыми включениями. То есть доспех состоял из магического металла на очень ощутимую часть.

Ну а остальное — понятно. Меховой воротник, бархатный плащ. Меховые и бархатные вставки, золотая гравировка, украшения. Богатый доспех, в общем.

А вот рожа протокольная этого Рабена вызывала желание поискать кирпич. ОЧЕНЬ заносчивая, противная, наглая рожа сорокалетнего дядьки, с залысинами и эспаньолкой. Смотрел он на меня, прищурив глаза, Скатти “отпустил” легким движением кисти, Скатти и свалил.

— Ты… впечатлил меня, — процедил он мне надменным тоном. — Такие, как ты, могут пригодиться мне. И Старому лагерю.