— Мы в любой момент можем снова поехать в Прованс…

— Но сегодняшний вечер не повторится уже никогда, Коко, — тихо ответил он.

Она молча кивнула. Он прав, этот вечер не повторится больше никогда. Да, возможно, их привязанность со временем станет сильнее. Но о каком доверии можно говорить, если она будет и дальше цепляться за свою легенду о себе? Не исключено, что, узнав правду о ее отце и жизни в сиротском приюте, которой она сама так стыдилась, Дмитрий сразу же бросит ее. Но если она промолчит, он может узнать о ее обмане от кого-то другого, и тогда разрыв тем более будет неизбежен.

Вдруг, словно знамение свыше, зазвучала песня, которую Габриэль знала гораздо лучше, чем все остальные на этой площади. Всего секунду назад она вспоминала детство и юность, и вот музыканты исполняли песню, которая была так же неотделима от ее жизни, как и ее неповторимый стиль в моде. Прошло уже столько времени, но ее губы сами собой произносили слова, а голос воспроизводил мелодию. Она помнила все куплеты наизусть:

Габриэль видела удивленное лицо Дмитрия, но продолжала негромко петь. Даже тогда, когда заметила, что люди, сидящие за соседними столиками, с любопытством смотрят на нее. Она вдруг с удивлением обнаружила, что не испытывает неловкости. Это походило на знак — под занавес дня, прошедшего в отчаянной борьбе с призраками прошлого, заиграла песня, которая, хоть и давно уже вышла из моды, по-прежнему значила для Габриэль так много. Следуя ее примеру, люди из тех, что сидели рядом, стали вторить песне, а под конец публика разразилась громкими аплодисментами, с радостным одобрением глядя на Габриэль.

— Вот уж не думал, что старый шлягер про потерявшегося пса на Трокадеро в Париже может произвести такой фурор, — весело сказал Дмитрий, судя по всему, искренне наслаждаясь происходящим. — Забавно, что собаку зовут именно Коко — не Фифи, Жужу или что-нибудь в этом роде. Ты помнишь эту песню потому, что тебя тоже называют Коко, да, та chere?

— Нет, все как раз наоборот.

— Не понимаю, как это — наоборот?

Габриэль глубоко вздохнула и, собравшись с духом, произнесла:

— Я хочу тебе кое-что показать. Если ты не против задержаться еще на день или два и немного изменить наш маршрут, покажу тебе Овернь, места, где я выросла. Там ты узнаешь, как Габриэль стала Коко.

— Я буду счастлив съездить с тобой туда, — ответил он, взяв ее руку в свои ладони.

Сплетя свои пальцы с его, она сказала:

— Решено. После ужина будем танцевать на мосту Сен-Бенезе. Ты прав, нельзя упускать такую возможность. Так что плевать на неудобные туфли. И на все остальное тоже — ведь здесь нас никто не знает.

Уже пробило полночь, когда они не спеша направились к мосту из всем известной песни. За много веков мощная средневековая конструкция изрядно пострадала от многочисленных наводнений: однажды бурные воды Роны сорвали и унесли с собой большую часть сооружения, оставив от когда-то самого длинного моста Европы всего лишь четыре пролета. Мост стал чем-то вроде дороги в никуда, а отсутствие перил делало прогулку по нему опасной даже днем, и уж тем более ночью.

Все вокруг заливал тусклый лунный свет. Волны с тихим всплеском набегали на берег, и отблески фонарей кружились на темной поверхности воды, словно рой светлячков. Тишину нарушали только кваканье лягушек и звук мотора — где-то неподалеку проехала машина, свет фар, прорезав темноту, скользнул по первой арке моста, и все стихло. Этой ночью других желающих погулять по мосту не нашлось — они были здесь одни.

После сытного ужина и выпитого вина отсутствие перил на мосту казалось Габриэль скорее забавным, чем опасным.

— Нужно смотреть под ноги, а то еще рухнем в воду! — смеясь, сказала она, делая пируэт. И в следующий же момент, потеряв равновесие, чуть не упала, но Дмитрий успел поймать ее. Высвободившись из объятий, она взяла его под руку.

— Пришло время станцевать канкан! — заявила она, взмахнув свободной рукой, будто собиралась дирижировать невидимым оркестром. — Ты знаешь оперетту «Ба-та-клан» Оффенбаха?

Дмитрий покачал головой.

— Нет, никогда не слышал.

— Ну, тогда смотри… — Габриэль встала перед ним и, поклонившись на театральный манер, начала танцевать, энергично подбрасывая ноги и слегка охрипшим от вина голосом распевая песенку «Ко-ко-ри-ко». Она помнила ее так же хорошо, как и шлягер про убежавшую собаку, и исполняла с не меньшим энтузиазмом, чем много лет назад.

В конце выступления ее единственный зритель разразился бурными аплодисментами.

Запыхавшись, она бросилась Дмитрию на шею.

— Так и быть, после такого я не буду заставлять тебя еще плясать со мной казачок, — пошутил он.

— Спасибо, — засмеялась она, но потом, наморщив лоб, добавила: — Подожди-ка, ты что, струсил? Казачок ведь танцуют только мужчины.

— Верно, а канкан только дамы, — ответил он, смеясь закружив ее вокруг себя. — Зато английский вальс танцуют вдвоем.