Габриэль посмотрела ей вслед. Она вспомнила, что когда-то и она выглядела почти так же: только вместо клоша у нее была соломенная шляпка, а свои длинные волосы она скручивала в узел на затылке. Ну и, разумеется, юбка была куда длиннее, чем та, что сейчас на девушке. Но в остальном незнакомка ничем не отличалась от нее самой двадцать лет назад.

— Пойдем на рю де Л'Орлож, — предложила Габриэль. — Посмотрим, работает ли еще «Ля мезон гранпэр». Это галантерейный магазин, в котором мы с Адриенной работали продавщицами. Шелк, кружева, ленты — тогда на это был большой спрос. А еще мы перешивали и чинили одежду. Иногда я часами сидела за швейной машинкой. Мне кажется, я приложила руку чуть ли не к каждой паре брюк в Мулене, — закончила она с неловким смешком.

— Ну, а теперь ты шьешь юбки и брюки чуть ли не на весь Париж, — проигнорировав двусмысленность ее слов, спокойно ответил Дмитрий.

— Пока не на весь, — улыбаясь, уточнила она.

— Но, согласись, ты шьешь очень много юбок и брюк.

Габриэль кивнула, она гордилась своим настоящим, но мысли ее по-прежнему были заняты событиями прошлого. Она вспомнила Этьена Бальсана, чьи брюки лежали на ее рабочем столе в ожидании новых пуговиц или новой тесьмы бессчетное количество раз. Его полк стоял тогда в Мулене. Но она не собиралась рассказывать Дмитрию о том, как из замка в Руалье ей открылась дорога в Париж. Если кто-нибудь из друзей великого князя до сих пор не просветил его по поводу этой части ее биографии — разумеется, из самых лучших побуждений, — то и незачем ему об этом знать. Она не хотела говорить ни об Этьене, получившем в наследство солидное состояние, ни о других офицерах, днем заходивших в галантерейный магазин, а ночью тайком поднимавшихся к ней в комнату. Многие осудили бы ее за легкомыслие и безнравственность, но Габриэль не стыдилась того, как жила тогда, — лишь считала, что было бы неумно рассказывать нынешнему любовнику о всех его предшественниках.

— У вас есть лошади, месье?

— Да, у меня отличная конюшня! У меня даже есть пони для поло.

— Какой вы счастливчик! — воскликнула Габриэль, возвращая клиенту мундир с только что пришитой пуговицей. Хотя Габриэль ничего не смыслила в лошадях, она изобразила на лице неподдельное восхищение.

— Мадемуазель, может быть, хотите посмотреть на наши тренировки?

— О да, с удовольствием.

Они условились встретиться на следующий день. Габриэль еще ни разу не была за рекой. Да и зачем ей туда ходить? Крестьянской жизни на природе ей уже хватило сполна. Но здесь все было иначе, чем в ее родных местах. Широкие луга вдоль реки аккуратно выкошены, а на залитых солнцем выгонах за белоснежными заборами безмятежно пасутся грациозные лошади. Как же здесь красиво! Габриэль не могла отвести глаз от этой картины. Без сомнения, этим красивым, холеным животным жилось куда лучше, чем детям в сиротских приютах.

— У себя в Компьене я круглый год любуюсь таким пейзажем, — сказал Этьен, кладя руку ей на плечо. — Что скажете? Вам нравится?

В этот момент Габриэль еще не догадывалась, что он спрашивает просто из вежливости. Не знала она и того, что в один прекрасный день приедет в его имение без всякого приглашения. Знала лишь, что была бы счастлива жить такой жизнью.

Ничего не изменилось на торговой улице с тех пор — казалось, время здесь остановилось. Не веря своим глазам, шла Габриэль под руку с Дмитрием мимо знакомых витрин. Остановившись перед «Ля мезон гранпэр», она откинула голову и указала на маленькое чердачное окно, располагавшееся через несколько этажей над магазином.

— Вот тут мы жили с Адриенной. Это было наше первое собственное жилье.

— А почему Адриенна жила здесь, а не в Тьере?

Как всегда, дело было в деньгах. В этом смысле у ее подруги и тети дела обстояли лучше, чем у нее самой.

— Бабушка с дедушкой отправили ее сюда в церковный пансион, потому что о нем хорошо отзывались. Они платили за ее проживание и обучение, так что ей было легче, чем мне, живущей тут из милости. Но мы с Адриенной с самого детства были очень близки. Мы даже выступали дуэтом в кабаре.

— Где, в Мулене? — переспросил Дмитрий, изумленно оглядываясь вокруг, видимо не веря, что в таком захолустье могло быть кабаре.

— Ну конечно, где же еще? — засмеялась Габриэль. — До Парижа отсюда как до Луны.

— Значит, не такое уж и скучное это было местечко!

— По вечерам в «Гранд-кафе» собирался весь город. Ну, то есть в основном офицеры гарнизона. Чуть ли не единственное место, где можно было повеселиться. Думаю, с тех пор здесь мало что изменилось. Тогда это было богатое заведение, много места, повсюду зеркала… И даже телефоны. А нам с Адриенной поручили музыкальную программу.

— Я понял. И вы исполняли там песню «Кто видел Коко?», да?

— Да. Она стала моим коронным номером, также как и песенка «Коко-ри-ко»… Вот почему Габриэль в конце концов стала Коко, — глядя ему прямо в глаза, сказала Габриэль.

— Если не ошибаюсь, у Оффенбаха есть оперетта про парфюмера — теперь, можно считать, что она про тебя, та chere, — беря ее под руку, ответил Дмитрий. — Ну что ж, мне не терпится увидеть место, где родилась Коко Шанель. И, говоря по правде, я проголодался.

Поздно вечером они, наконец, вернулись в Париж. Шел мокрый снег, кружась и тая в желтом свете уличных фонарей. Дмитрий остановил автомобиль у входа в «Ритц», но Габриэль не спешила выходить. К машине подбежал портье с зонтом, чтобы открыть дверцу и проводить Габриэль внутрь.

— Я не хочу быть одна сегодня. Ты так долго был рядом. Прошу тебя, останься еще на одну ночь, — попросила она.

— Я останусь сегодня и в любой день, когда ты этого пожелаешь.

Она благодарно кивнула. Его слова прозвучали так торжественно и так приятно. Но несмотря на это, она ощутила какую-то смутную, необъяснимую печаль, которая не отступала, даже когда он обнимал ее в номере «Ритца».